Соболев А. М.

Разведка боем. Записки войскового разведчика.

М., «Московский рабочий», 1975, 240 с.

НА КУРСКОЙ ДУГЕ

Окружение и разгром крупной вражеской группировки под Сталинградом создали весьма благоприятные условия для перехода Советской Армии в общее наступление на широком фронте. Советские войска отбросили фашистов от Волги и Терека на запад местами на 600 — 700 километров, на рубеж Севск, Сумы, Гадяч, Красноград, западнее Ново-Московска, Синельникова и Красноармейского.

Однако во второй половине февраля враг перешел в наступление, вновь захватил Лебедин, Харьков, Лозовую, Краматорск и оттеснил наши войска на рубеж Коренево, Краснополье, Гостищево (20 километров севернее Белгорода) и далее на левый берег Северного Донца до Волчанска. Таким образом, к 23 марта образовался южный фас так называемого Курского выступа.
В этой обстановке-1-я танковая армия к 25 марта сосредоточивается южнее Курска, находясь в резерве Ставки.

— Свяжитесь с разведчиками Центрального и Воронежского фронтов, получите обстановку перед ними и договоритесь о высылке нам разведывательных сводок, — дает задание генерал-майор Шалин. — В любое время и в любом месте Ставка может нас ввести в сражение, и чем больше мы будем знать о противнике, тем меньше встретится неожиданностей в ходе сражения, — поясняет Михаил Алексеевич.

В разведывательном отделе штаба Центрального фронта встречаю знакомого по учебе в академии подполковника А.М. Смыслова. По вопросам связи и высылки сводок договариваемся быстро, получаю обстановку перед всем фронтом и готовлюсь к отъезду.
— Без обеда не отпущу, — посмотрев на часы, заявляет Александр Михайлович. — Пошли в столовую.

На улице, метрах в семидесяти, вижу идущего навстречу нам генерала с кавалерийской осанкой. Мой спутник предупреждает:
— Командующий фронтом генерал Рокоссовский.

Готовлюсь к отданию воинской чести в движении, и неожиданно для меня генерал останавливается, здоровается с подполковником Смысловым.
— А вы кто? — спрашивает меня.
Я представляюсь, сообщаю о цели приезда.
— Правильно поступаете, изучая обстановку на широком фронте. Вы всегда должны быть готовы выдвинуться к нам или к генералу Ватутину. Получили, что вас интересует?
— Так точно! — отвечаю я.

Когда отошли от генерала, Смыслов говорит:
— Уж если наш командующий одобряет ваше намерение знать о противнике больше, значит, вы на правильном пути. Душевный человек. Мы с ним иногда встречаемся за шахматной доской.

Успешно заканчивается поездка и в разведывательный отдел штаба Воронежского фронта. Его начальник генерал М. А. Кочетков распорядился дать все данные по обстановке, имевшиеся у него в отделе.

По возвращении в штаб отрабатываем карту с группировкой перед всей Курской дугой. Ежедневно на ней отмечаем происходящие изменения, о которых узнаем из разведывательных сводок Центрального и Воронежского фронтов, а также из информации разведывательного отдела штаба командующего бронетанковыми войсками Советской Армии о группировке танковых и моторизованных дивизий противника на Восточном фронте. Мы с генералом Шалиным часто склоняемся над этой картой, анализируем обстановку и стараемся предугадать ход событий. В суждениях начальника штаба сказывается многолетняя служба в Генеральном штабе, и время, проводимое над картой, для меня становится второй академией.

28 апреля 1943 года Ставка передает 1-ю танковую армию из своего резерва в состав Воронежского фронта. Армия выдвигается в район Обояни и готовит рубеж обороны по северному берегу реки Псел.

Впереди нас обороняется 6-я гвардейская армия, которой командует генерал И. М. Чистяков. Мы с ним сослуживцы по Дальнему Востоку. Он был командиром 275-го стрелкового полка, а я — помощником начальника штаба по оперативной подготовке и временно выполнял обязанности начальника штаба полка. Старое знакомство с командармом положительно сказывается на деловых связях с разведчиками 6-й гвардейской армии. Мы направляем к ним капитана Семенова и через него получаем самые свежие новости о поведении противника.

В середине мая разведчики 6-й гвардейской армии захватили пленного из танковой дивизии СС «Адольф Гитлер». Он показал, что в мае на Курской дуге намечалось большое наступление противника, которое отложено из-за того, что не были получены новые танки типа «пантера», «тигр» и самоходные орудия «фердинанд». Теперь они получены и участвуют в совместных учениях с гренадерами и танкистами. В дивизии стало свыше 200 танков.

В июне противник стремится убедить советскую разведку в отсутствии планов проведения активных действий летом в районе Белгорода. Почти ежедневно в сумерках наша воздушная разведка засекает колонны танков и автотранспорта в движении от фронта в тыл. Иногда дивизионные радиосети гитлеровцев открыто ведут передачи, из которых видно, что войска противника уходят для погрузки в железнодорожные эшелоны. Широковещательные радиостанции в своих передачах тоже допускают «утечку информации», сообщая об уходе танкового корпуса СС во Францию для защиты «Атлантического вала», сооруженного по северному побережью Нормандии.

22 июня перебежчик показывает, что неделю назад началась отправка пехоты на запад, покраска танков в желто-песочный цвет и подготовка их для переброски в Африку. Днем позже зенитчики 6-й гвардейской армии сбивают самолет противника и пленят летчика, который также говорит об уходе войск из-под Белгорода во Францию.

Но с выводами об ослаблении вражеской группировки в районе Белгорода мы не спешим, потому что в это же время поступают достаточно веские сведения противоположного характера. Наша воздушная разведка рано по утрам засекает облака пыли, а иногда и хвосты автомобильных и танковых колонн, втягивающихся в леса и балки вблизи фронта. Вышедший из тыла врага наш гражданин сообщает о большом скоплении пехоты и артиллерии противника в лесах западнее Борисовки. Войсковые разведчики 52-й гвардейской дивизии засекают движение из Белгорода в направлении Томаровки около 450 автомашин, из которых многие имеют на прицепах орудия, а воздушная разведка отмечает выдвижение танков и артиллерии на мехтяге к линии фронта. И все это в один день, 28 июня.

Предупреждение Ставки о возможном переходе противника в наступление на Курской дуге в период с 3 по 6 июля все ставит на свои места.

О том, что противник будет наносить основной удар на Обоянском направлении, против 6-й гвардейской армии, ни у кого не вызывает сомнений. 3 июля наш летчик-разведчик сообщает, что обширный район Ракитное, Томаровка, Белгород, Борисовка скрыт под густой завесой пыли. Значит, враг занимает исходные позиции.

Утром 4 июля еду в разведывательный отдел 6-й армии. Генерал И. М. Чистяков только что вернулся из дивизий, обороняющихся в главной полосе, и вызывает к себе начальника разведки. Иду с ним и я.
— Восточнее Белгорода разведчики соседней 7-й армии добыли «языка» из 168-й пехотной дивизии. Он показал, что утром 5 июля противник перейдет в наступление с целью захвата Курска, — докладывает начальник разведки армии подполковник В. А. Кураков.
— Против нас, возможно, перейдет сегодня, — замечает генерал Чистяков. — В полосе 52-й гвардейской стрелковой дивизии противник снял проволоку, в минных полях проделал проходы, танки вывел на исходные позиции. — Повернувшись ко мне, наказывает: — Обязательно доложите об этом командарму Катукову. Наверняка мы вместе будем решать задачи по отражению вражеских атак. Держите связь с нашими разведчиками. Бои предстоят тяжелые.

Возвращаюсь домой и сразу же — к начальнику штаба. Разворачиваю карту с группировкой противника и докладываю обстановку с учетом последних данных:
— Перед 6-й гвардейской армией гитлеровцы имеют в первой линии две пехотные и одну танковую и во втором эшелоне — пять танковых дивизий. Если в среднем принять по 200 танков в дивизии, то в шести дивизиях около 1200 танков. Кроме того, восточное и юго-восточнее Белгорода отмечаются две танковые дивизии, но это уже в полосе 7-й гвардейской армии генерала Шумилова.

Присутствующий тут же начальник оперативного отдела штаба армии подполковник М. Т. Никитин замечает:
— У нас в армии только 600 «тридцатьчетверок». А 120 единиц легких танков Т-70 и Т-60 можно в расчет не принимать. В полосе 6-й гвардейской армии кроме нас есть еще 5-й и 10-й гвардейские танковые корпуса, имеющие по 200 танков. Чтобы достичь равновесия в численности машин, нам надо еще набирать 200 — 250 единиц.
— Надо полагать, получим, — замечает генерал Шалин.

Прав оказывается генерал Чистяков. Против его армии противник переходит в наступление в 16 часов 4 июля. К исходу дня ему удается местами сбить боевое охранение и выйти к главной полосе обороны 6-й гвардейской армии.

С рассветом 5 июля на позиции армии Чистякова обрушиваются бомбовые удары авиации и шквал артиллерийско-минометного огня. В течение всего дня громыхает бой невиданного напряжения, а к вечеру гитлеровцам удается местами преодолеть главную полосу обороны 6-й гвардейской армии. Наступившая дождливая ночь прерывает бой.

В ходе боя разведчики-гвардейцы захватывают «языков» из двух пехотных и четырех танковых дивизий 52-го армейского, 48-го танкового и 2-го танкового СС корпусов. В течение дня у противника в боевых порядках отмечено до 800 танков. Наша воздушная разведка засекает скопление танков западнее и юго-западнее Белгорода. Предполагаем, что там танковые дивизии СС «Лейбштандартен Адольф Гитлер» и «Рейх», находящиеся в резерве.

В 16 часов 5 июля генерал Н. Ф. Ватутин приказал 1-й танковой армии занять оборону на второй полосе 6-й гвардейской армии и прочно удерживать рубеж Меловое, Шепелевка, Яковлево, взаимодействуя с 90-й и 51-й гвардейскими стрелковыми дивизиями.

Утром 6 июля 1-я танковая армия вступает в сражение. Группами в 70 — 80 самолетов противник непрерывно бомбит части армии, а наши штурмовики и бомбардировщики наносят удары по его войскам.

В небе происходят упорные воздушные бои.

В 9 часов начинается танковый бой. Враг применяет новое тактическое построение танковых частей для атаки (чем-то напоминающее боевой порядок рыцарей-крестоносцев «свиную голову», разбитую Александром Невским у Вороньего Камня на Чудском озере), названное «танковым колоколом». Впереди идут «тигры», за ними легкие танки, следом — широким раструбом — средние танки и пехота. Район, куда нацелен удар «колокола», подвергается массированной авиационной обработке. По замыслу фашистов, на их пути все живое должно погибнуть или в страхе бежать.

«Отхода русских не вижу», «Русские не отходят!» — с досадой доносят воздушные корректировщики противника, специально выделенные для наблюдения за поведением наших войск.

Танкисты, артиллеристы, авиаторы, пехотинцы, саперы и пэтээровцы — все наши воины сражаются самоотверженно.

В первые же часы боя истребители танков 6-й мотострелковой бригады уничтожили пять «тигров». В этом отличились сержанты наводчики коммунисты Афанасий Дятлов и Василий Рядно, комсомолец Анатолий Иванов, беспартийные Иван Воронин и Иван Казаков.

22-я танковая бригада уничтожила или подбила 21 вражеский танк из «колокола» моторизованной дивизии «Великая Германия», наступавшей в направлении Ракова.

Танковая дивизия СС «Адольф Гитлер» своим «колоколом» стремилась пробиться на шоссе Белгород — Курск через Яковлево. Ее там встретила 1-я гвардейская танковая бригада, выдвинувшая в качестве боевого охранения на высоту южнее Яковлева танковую роту гвардии старшего лейтенанта В. Бочковского. Мужественно вступив в бой, рота отбила три атаки противника, сожгла около двух десятков вражеских танков.

С неослабевающим упорством бои протекали 7 и 8 июля. Враг поставил цель — чего бы это ни стоило, вырваться на Обоянь и далее на Курск. «Языки», взятые в эти дни, показывали, что танковые дивизии, наступающие на Курск с севера, уже в городе. Вводить в заблуждение своих солдат для поддержания духа — прием не новый у гитлеровского командования.

Самым напряженным днем на Обоянском направлении было 9 июля. По показаниям пленных и документами установлено, что в этот день у противника были брошены в сражение 3-я, 11-я танковая дивизии и моторизованная дивизия «Великая Германия» 40-го танкового корпуса, танковые дивизии СС «Мертвая голова», «Адольф Гитлер» и моторизованная дивизия «Рейх» 2-го СС танкового корпуса.

Полностью развернув наличные силы этих корпусов, враг наносил удар в северном направлении, восточное шоссе Белгород — Обоянь. Путь ему преградил 31-й танковый корпус. Разведчики этого корпуса добыли «языка» из «Мертвой головы» и захватили транспортер из дивизии «Адольф Гитлер». Только за один налет в 10 часов на боевые порядки 31-го танкового корпуса сбросили свой груз около 200 самолетов противника, а всего за день было зарегистрировано свыше 2 тысяч бомбардировщиков, отбомбившихся по войскам 1-й танковой армии.

Несмотря на то что враг имел тройное превосходство над 31-м танковым корпусом, ему прорваться не удалось. Своевременно поступали свежие резервы из фронта и усиливали оборону корпуса.

На Обоянском направлении враг был остановлен.

В последующие дни атаки противника на Обоянском направлении скорее носили демонстративный характер: не стало «колоколов», снизилась плотность артиллерийского огня, резко спали налеты авиации.

Разведчики нашей армии, действующие совместно с разведчиками 6-й гвардейской армии, доставляют «языков» и документы всех дивизий противника, действовавших 9 июля. В то же время поступают сведения, что танковые дивизии 2-го СС танкового корпуса перебрасываются на Прохоровское направление. Предполагаем, что для скрытия отвода главных сил танковых дивизий на новое направление противник оставил от этого корпуса против нас лишь отдельные подразделения.

Для того чтобы твердо увериться в этом выводе, генерал Шалин советует послать офицера отдела на самолете в штабы 5-й гвардейской и 5-й танковой армий, вступивших в сражение на Прохоровском направлении. Направляем туда на У-2 старшего лейтенанта Суллу. Взаимный обмен информацией подтвердил, что главные силы 2-го СС танкового корпуса перегруппированы на новое направление. Туда противник бросил две танковые дивизии, действовавшие на Корочанском направлении. Хотя все эти танковые дивизии были значительно ослаблены в недельных боях с войсками 6-й, 7-й гвардейских армий, 1-й танковой армии и 5-го, 10-го гвардейских, 2-го и 5-го отдельных танковых корпусов, но лишь под ударом свежих 5-й гвардейской и 5-й танковой армий они стали откатываться назад.

Успешное наступление наших войск севернее Брянска, восточное Орла и на реке Миусе заставили гитлеровцев спешно растащить ударную группировку из района Белгорода.

В ночь на 16 июля 1-я танковая армия выводится во второй эшелон фронта.

В ходе оборонительных боев войска Брянского, Центрального и Воронежского фронтов разбили отборные дивизии фашистов и огненным валом устремились в наступление. 3 августа западнее Белгорода вошли в прорыв войска 1-й и 5-й танковых армий Воронежского фронта, нанося основной удар в направлении Богодухова и Валки, чтобы отрезать харьковскую группировку противника с запада.

Для нашей танковой армии это первая наступательная операция. Для нас, штабных разведчиков, многое непривычно. В пехоте с началом наступления разведчики штаба армии выдвигаются на наблюдательные пункты, с которых просматриваются боевые порядки противника и характер его действий. А тут сидим в автобусе в готовности к движению. Запросить по радио корпусных разведчиков и узнать обстановку нельзя: в целях маскировки радиосвязь на передачу разрешена только в боевых сетях подразделений.

Неизвестность всегда тягостна, тем более в бою. Разговоры не клеятся. Все погрузились в свои думы. Появляется на мотоцикле старший лейтенант Сулла с телеграммами, полученными на узле связи армии.

Из них узнаю, что в районе Брянска противник выбит из ряда узлов сопротивления и оборонительных рубежей и наши войска завязали бои на окраинах Орла, — значит, там наступление развивается успешно. Севернее Брянска враг вывел из первой линии эсэсовскую дивизию «Великая Германия». Куда-то она пойдет? К нам?

Надо иметь много фактов и сведений, чтобы дать верный анализ действий противника и хотя бы в общих чертах предвидеть развитие событий на сутки вперед. Но, сидя в автобусе, материал для анализа не получишь. Его надо добыть на поле боя.

Затянувшееся молчание нарушает капитан Петропавловский:
— Товарищ подполковник, разрешите выскочить вперед. Вернусь быстро. Может, там, в бригадах, и «языки» есть.
— И мне тоже, — просится капитан Семенов.
— И мне, — умоляюще говорит капитан Мозговой.
Двоим разрешаю ехать, а Мозгового оставляю при себе, в резерве. Он явно обижен.

Вскоре Петропавловский доставляет пять «языков» из 332-й, 57-й пехотных, 19-й и 11-й танковых дивизий, взятых разведчиками 6-го танкового корпуса. Ими также захвачен приказ о смене частей противника, намечавшейся в ночь на 3 августа. Значит, наш удар застиг эти дивизии врасплох, во время перемещений.

Первые сообщения с поля боя еще больше распаляют желание Мозгового действовать. Киснуть в автобусе капитану невмоготу. Его просьбы отпустить вперед становятся все настойчивее. Да и надо знать, что делается на левом фланге армии. Разрешаю выехать. Соответственно экипировавшись, он садится на мотоцикл и скрывается за бугром.

Поздно вечером 3 августа командный пункт армии развертывается для работы в открытом поле. Офицеры нашего отдела сразу же бегут на узел связи, чтобы как можно больше получить деталей о боях за день от разведчиков корпусов. И вот шлем первое донесение в штаб фронта, а вскоре и сводку. Получаем разведывательную сводку из штаба фронта, информацию о действиях противника перед нашими соседями, донесения воздушной разведки. Наш кругозор раздвигается на сотни километров. Мы увлечены анализом обстановки, прогнозами. Не замечаем, как пролетает ночь.

Наша армия вклинилась во вражескую оборону на 20 километров, и, конечно, противник не будет с этим мириться. Но что он предпримет через сутки, через полдня? Показания пленных и вчерашние документы, захваченные у врага, дают представление лишь о прошедших днях и часах, а нам нужно знать наперед.

Раннее утро 4 августа. Возвращается Мозговой и подает портфель, сопровождая кратким докладом:
— От Подгорбунского. Офицера связи противника в стычке убили, а документы взяли.
— Как там? — спрашивает Семенов, высунувшись из автобуса.
— На словах не скажешь. Это не в пехоте. Простор и темп! На минутку туда загляну, — показывает на санитарную машину. — Перевязку надо сделать. Пулей немного царапнуло, — смеется Вася, убегая в медпункт штаба.

Сулла сразу же садится за перевод привезенных документов. Ценные сведения! Боевой приказ командира 19-й танковой дивизии противника. Из него видно, что 52-му армейскому корпусу противника поручено ликвидировать наш прорыв. Для этого он должен двумя дивизиями нанести удар из Томаровки в северо-восточном направлении, а одной — навстречу им, с востока.

Задачи дивизий противника быстро наношу на карту и, несмотря на раннее утро, спешу к генералу Шалину. Такие документы докладываются вне очереди и в любое время суток. Михаил Алексеевич что-то читает и чертит в блокноте. Вряд ли ему удалось вздремнуть, но выглядит он бодро.
— С какими новостями пришли так рано? — спрашивает генерал.

Показываю перевод захваченного приказа. Михаил Алексеевич внимательно изучает задачи дивизий противника.
— Видите, что произойдет? Его атаки будут по правому флангу. Вы пока предупредите начальников штабов корпусов, а я тем временем доложу командующему. Обстановка серьезная, и решение командующего требуется немедленно.

Вернувшись, начальник штаба расстелил карту и позвал меня:
— Вот что, Алексей Михайлович, чтобы не ошибиться при анализе, надо видеть своими глазами поле боя, маневр противника, его силы. Поезжайте в бригады, ведущие бой, и обязательно загляните в 6-ю мотострелковую бригаду 6-го танкового корпуса. Она развернута вот здесь, — генерал Шалин показал на гребень высот восточнее Томаровки. — К составлению сводки вернитесь. Штаб с 18 часов будет в садах вот этой деревни, — генерал ставит на карте точку. — Это, брат, не в пехоте, скачок в 30 километров, — добавляет он, заметив мое удивление.

Мы с Суллой и шофером Зайцевым в пути. Дороги в нашем тылу сплошь забиты войсками, но ближе к рубежу боев они свободнее, а когда съезжаем на проселок, наша «эмка» продвигается еще быстрее.

Всюду видны следы недавнего боя. Вот и гребень высот восточнее Томаровки. Он скрывает небольшой городок и широкое поле, на котором противник наметил нанести нам контратаку. Оттуда слышатся частая стрельба орудий, взрывы артиллерийских снарядов, дробь пулеметов. В воздухе наши истребители гоняются за вражескими бомбардировщиками, вынуждая их сбрасывать бомбы бесприцельно. Тараторят зенитные батареи и сбивают один вражеский самолет.

Оставляем «эмку» в овраге и с Суллой поднимаемся на скат бугра: там по всем признакам расположился штаб.

Так и есть, КП 6-й мотострелковой бригады. Наблюдательный пункт командира бригады полковника И. П. Елина оборудован на гребне высоты, в края трех смежных воронок врезаны глубокие ячейки. В одной из них полковник И. П. Елин, знакомый мне по учебе в академии имени М. В. Фрунзе.
— Давайте сюда! — предлагает Иван Павлович занять ячейку рядом с собой. — Вторую атаку отбили, смотрите, что творится на поле.

Около 20 гитлеровских танков, осыпаемые нашими снарядами, отстреливаясь, пятятся к окраине Томаровки, оставив на поле боя восемь густо дымящих подбитых машин. Кое-где видны гитлеровцы, от укрытия к укрытию перебегающие в свой тыл.
— Смотрите, еще один готов! — не скрывая радости, говорит полковник, увидев вспыхнувший танк противника. — А как в других-то местах? — спрашивает он.
— Левофланговые колонны армии километров на десять впереди.
— Это хорошо, а было бы совсем отлично, если бы и наш корпус рванулся вперед, оставив здесь в заслоне одну мою бригаду с небольшим танковым усилением, — ответил Иван Павлович. И, словно вспомнив, что может меня интересовать, прокричал: — Капитан Мозалевский, есть пленные после этой атаки?
— Так точно, — отвечает из дальней воронки капитан. — Они на обратном скате.

За разговорами с «языками» и разведчиками бригады время проходит незаметно. Возвращаюсь в ячейку комбрига.

Поле живет напряженной скрытой подготовкой к отражению следующей атаки. Наши бойцы спешно зарываются в землю, подтаскивают снаряды и патроны.
— Еще атаку поджидаем, — спокойно говорит Иван Павлович, показывая на вновь прилетевшие самолеты противника и танки, занявшие исходное положение на окраине Томаровки.

Артиллерия противника начинает обрабатывать боевые порядки бригады и, смолкнув на секунды, ударяет по району наблюдательного пункта, по тылам бригады.
— Всем по щелям! — гремит голос Елина. Какое-то время его коренастая фигура одиноко возвышается среди разрывов. Потом и он прыгает в щель, припадает к окулярам стереотрубы, объективы которой подняты поверх бруствера.

По всему полю хлопают пушки, бьют пулеметы, автоматы. Танки противника, бегло стреляя с ходу, полезут к высоте, а за ними движется цепь пехоты.

Полковник Елин вызывает огонь артиллерии, просит командира корпуса нацелить авиацию. Вскоре над нами шуршат снаряды и с грохотом падают во вражеских цепях. Появляются «илы» и штурмуют вражеские танки. Поле заволакивает пылью и густой синеватой дымкой. Атака врага захлебывается.
Капитан Мозалевский докладывает:
— Взяты пленные, есть офицер.
— Ведите его ко мне! — приказывает Елин.

Пленный сообщает, что утром в 19-й танковой дивизии противника было 30 танков, а в боевых подразделениях пехотных полков — по 200 — 250 человек. Он говорит, что скоро должны подойти танковые дивизии СС, которые разобьют красных на этом направлении. Он на местности показывает, где позиции поддерживающих орудий, пулеметов, сообщает, что в кустах в верховье оврага склад горючего и ремонтируются танки.
— Проверим, — говорит Иван Павлович и приказывает артиллеристам открыть огонь по ориентиру «восемь». Вскоре из кустарника поднимаются клубы дыма и вымахивает язык пламени.

Спешим в бригаду подполковника Н. Ф. Липатенкова. На широкой сельской площади, от которой начинаются три улицы, видим разбитые транспортеры и автомашины противника. Около них валяются убитые в грязно-зеленых мундирах.
— Такой бой тут был — ужас! — шепеляво объясняет шустрый мальчик лет восьми.
— Куда наши ушли?
— По дороге, — махнул он ручонкой, показывая направление. — Там тоже здорово стреляли.

За деревней, примерно в километре, наталкиваемся на наш разведывательный дозор, в котором три «тридцатьчетверки», броневики и четыре мотоцикла. Около них хлопочут разведчики. Метрах в двухстах от них догорают два танка и девять машин противника.
— Отдельный разведывательный дозор восстанавливает боеготовность, — докладывает старший лейтенант Владимир Подгорбунский. — Извините, что не все выглядим по форме.

Володя хочет улыбнуться, но это у него не получается: правый глаз совсем заплыл в кровоподтеке, губы распухли, из них сочится кровь. Он в руке держит гимнастерку:
— Всю располосовали, а интенданты другой не дадут, скажут — срок не выслужила. У, гады, чертей бы им в печенки! — старший лейтенант грозит увесистым кулаком пленным, разукрашенным синяками не менее, чем он сам.
— Что с рукой?
— Немного кожу порвал, — показывает Володя огромный шаровидный бицепс правой руки. — Ничего, заживет до свадьбы-то! А ну, ребята, живей! — подбадривает он разведчиков. — Чтоб через десять минут был порядок!

Танкисты, высоко взмахивая кувалдами, расшивают гусеницы машин, чтобы сменить поврежденные траки.
— А как же так получилось? — спрашиваю Володю, показывая на его лицо.
— Это пройдет. А сегодня я пережил то, что никогда не приходилось, — взволнованно говорит Володя. — Выбили мы противника из деревни, и тут на улицу высыпали стар и млад. Гляжу, прямо ко мне старушка с мальчонком: «Родненький ты мой, соколик долгожданный...», приговаривает. Пацанчик уцепился за сумку, кричит: «Дяденька, не уходите, а то опять фашисты вернутся!» Успокаиваю женщину, пацана, а у самого сердце готово выскочить. Все бы им отдал, лишь бы утешить. Но что у меня есть? Сунул малышу в руки кусок сахару да карандаш, а больше нечего.

Состояние Володи мне понятно. Знаю, что он много испытал невзгод. Его отца, учителя, в городе Балаганске, что на Ангаре, в восемнадцатом году расстреляли белогвардейцы. Двухлетний мальчик с матерью два года находился при партизанском отряде. Позднее мать вышла замуж. Родители перебрались в Москву, а сына отдали на воспитание дяде в Читу. Не успел Володя встать на ноги, как грянула война. В августе сорок первого его призвали в армию, приняли в комсомол, потом в партию. Он стал вожаком комсомольцев батальона, уважаемым товарищем. Через год ему присвоили звание младшего политрука, затем — лейтенанта. В декабре сорок второго старший лейтенант Подгорбунский был назначен заместителем командира роты по политической части. В разведку он пришел после настойчивых просьб и принял взвод. В этом наступлении он держит экзамен на зрелость разведчика.
— Ну а как синяк получил? — еще раз спрашиваю Володю.

— Остановил я дозор перед высотой и с тремя бойцами поднялся наверх: надо было посмотреть, что за ней и в деревне, — продолжает старший лейтенант. — Только мы миновали участок подсолнухов, как носом к носу столкнулись с 16 гитлеровцами. Скорее залегли и открыли огонь. Но стрелять можно без конца и впустую, если в высокой пшенице цель не видна. Я приказал бойцам оставаться на месте, а сам в обход, в тыл. Вижу — пулеметчик. Даю по нему очередь из автомата, пулемет смолк. И как назло отказал мой автомат. Устранять задержку некогда. Выхватил револьвер и — на врага. Застрелил двоих, а остальные на меня, рассчитывали, видимо, взять живым. Ведь им тоже «языки» нужны. Один фашист чуть было не оглушил меня прикладом, но я увернулся, у другого вышиб оружие, налево и направо раздаю тумаки, не даюсь им в руки! Подбежали Лукин, Кожевников и остальные. Гитлеровцы бросились к машинам. Догнал одного, дал толчок в спину, сшиб с ног, захватил в плен. Тут сидит, чертей бы ему в печенки! — Подгорбунский показывает на пленных. — Подоспели наши танки, мы с ходу ворвались в деревню и навалились там на транспортеры и машины. Видели небось? А потом вот с ними встретились, — показывает Володя глазами на горящие танки в поле. — Пока с ними возились, бригада ушла вперед от деревни прямо на юг.

Старший лейтенант внимательно осматривает боевые машины, и вскоре дозор срывается с места и теряется за горизонтом.

В штаб возвращаюсь вовремя: он только что переместился на новое место и в отделе начали составлять сводку. Не успеваю привести себя в порядок после дороги, как радистка Аня Крюкова, поддерживающая связь с разведывательными отделами корпусов, взмахнув руку к берету, докладывает:
— Вас ждет у аппарата сто семнадцатый.

Это позывной подполковника Андрияко, назначенного начальником разведки 3-го механизированного корпуса. Он не нуждается в опеке, в подсказках, и если вызывает, значит, произошло что-то важное.
— Подгорбунский с полсотни пленных прислал, — сообщает подполковник.
— Ко мне направьте офицеров и по одному солдату от части. Остальных сдайте на пункт сбора.

Как и обычно, «языки» говорят о полном разгроме частей, в которых служили, уверяют, что они не хотели воевать, и, словно заклинание, твердят: «Гитлер капут». Все они показывают, что слышали о подходе резервов, которые вот-вот прибудут. Сообщения интенданта танковой дивизии имеют более конкретный характер:
— Я получил приказ разгрузить на станции три эшелона продовольствия и военного имущества для двух танковых дивизий, которые подойдут 6 — 7 августа.

За сутки армия продвинулась еще на 30 километров, а ее передовой отряд, вырвавшись вперед, седлает железную дорогу Харьков — Полтава. Справа 5-й гвардейский танковый корпус овладел Грайвороном, и наш фланг здесь в некоторой степени прикрыт. Тем большая тревога нарастает за открытый левый фланг. Отбивая атаки противника в районе Белиловки, наш сосед — 5-я танковая армия отстала.

Из разведывательного отдела штаба фронта сообщают, что два дня назад противник снял с позиций по реке Миусе две танковые дивизии. Может, эти дивизии и подойдут к нам? Радиоприемник, постоянно настроенный на волну воздушной разведки, ловит доклад, переданный с борта самолета: «Через Артемовск и Славянок на Харьков движение двух тысяч машин, 20 эшелонов с танками».

В общем наступлении 1-я танковая армия представляет острие фронта, против которого, вероятнее всего, противник бросит свои резервы. Но где?

Разведывательную работу командиров штабов один военный писатель сравнивает с широко известной детской игрой — из отдельных кубиков с частями картины составить целую картину.

Сравнение подходящее, но не достаточно точное. Перед разведчиками штаба ворох «кубиков»: фактов, явлений, событий, донесений, из которых одни достоверные, другие сомнительные, ложные. Из этого вороха сначала надо отсеять все ненужное, сбивающее с главной линии поиска, и только после тщательной сортировки отобранные факты-кубики можно составлять вместе. Положение разведчиков танковых штабов усложняется еще тем, что события развиваются неимоверно быстро и на большом пространстве. Не успеешь составить общую картину, как она становится устаревшей, пройденным этапом боя, возникает необходимость работать над новыми «картинами», иногда даже с резко изменившимся сюжетом, требуются свежие «кубики», поставщиками которых являются разведывательные подразделения в первую очередь.

Враг опытен, умело использует ночное время для подтягивания своих резервов к линии фронта. А что, если за передвижениями противника ночью следить с самолетов У-2? Повесить с «небесного тихохода» фонарь и с малых высот просматривать, что делается на дорогах.

Перед Курской битвой в состав армии вошел полк ночных бомбардировщиков. Вскоре его сделали полком авиасвязи. Многие летчики эту весть восприняли с большим огорчением, от них посыпались рапорты с просьбами о переводе в боевые части. Командир полка подполковник Иванов и сам возмущался:
— Я истребитель, и вдруг — «почтарь»! Хотите, все ночи напролет будем вести разведку, только бы не копаться с пакетами. А ребята-то какие в полку — один к одному, боевые! И их-то сделали «почтовыми голубями»!
Нужда в ночной авиаразведке заставила вспомнить о полке связи, и я звоню Иванову:
— Дмитрий Иванович, у меня к вам серьезный разговор.
— Через полчаса подъеду.

С Ивановым о ночной разведке мы договариваемся быстро. Он словно окрыляется. У соседей-бомбардировщиков собирает светящиеся авиационные бомбы и перед вечером докладывает, не скрывая радости:
— Полк к выполнению задания готов! Перед заходом солнца сделаем подскок вот на это поле, — Иванов показывает на карте точку вблизи командного пункта армии. — С него и будем летать, а с рассветом машины уберем опять в тыл.

Летчики — молодые парни — не пытаются скрыть, что жаждут чего-то особенного, героического и довольны, что им дают боевую задачу. Рассказываю им о передвижениях, замеченных в глубоком тылу противника, о том, чего мы ждем от наших ночных авиаразведчиков. Сообщаю дороги, за которыми надо следить, и районы, над которыми «вешать фонари».

Вечером на поле «подскока» вовсю хозяйничают авиаторы. Лишь солнце успело скользнуть за горизонт, в воздух поднимается подполковник Иванов. Он делает несколько кругов, садится. Прожектористы и сигнальщики работают слаженно. Последние указания летчикам, и первая машина, оторвавшись от земли, скрывается в ночи. За ней вторая, третья...

Много-много раз мне приходилось отправлять разведчиков на задания, выполнение которых связано с неимоверными трудностями и огромным риском. И как будто пора бы привыкнуть к ним, но волнение за судьбу летчиков, скрывшихся в ночи, охватывает всего меня. Ждем с нетерпением, больше молчим, не отрывая глаз от того направления, откуда должны возвратиться У-2. Через равные промежутки времени основной прожектор поднимает луч в вертикальное положение — световой ориентир самолетам. Слышится четкая работа мотора, самолет описывает круг и заходит на посадку. Прожектористы вновь освещают поле. Одна машина опускается на землю и бежит к красному сигналу. Мы торопимся к ней.
— С задания вернулся, — докладывает пилот комсомолец Ленский. — Был обстрелян... — Далее следует подробный доклад у карты.

Не на все вопросы могут ответить летчики. Они откровенно признаются, что им было не до наблюдения, когда вокруг самолета темноту пронизывали сотни трассирующих пуль.
— Разрешите нам вылететь в качестве наблюдателей, — просит за себя и Семенова Мозговой. — Ведь лучше один раз своими глазами увидеть, чем сто раз от других услышать.

До полной выработки горючего в баках Мозговой и Семенов находятся над «фонарями». Они замечают детали, на которые летчики не обращали внимания.

Утром 7 августа подводим итоги. Машины двигались от фронта в тыл и примерно такое же количество в обратном направлении. Это обычная фронтовая жизнь. Надо своевременно питать войска и убирать «переваренное» войной. Заставляют серьезно насторожиться четыре танка, три тягача с орудиями на прицепах и восемь машин с пехотой, двигавшиеся по дороге из Харькова к Большой Рогозянке. Возможно, противник подтягивает резервы, а может, возвращает технику из ремонта или выдвигает на позиции попавшееся «под руку» какое-то подразделение. Можно сказать, получили «кубик» с весьма расплывшимися штрихами.

А что по этому вопросу скажут наземные разведчики?
— Слышали гул танков в районе Большой Рогозянки. Но определить, подошли танки или ушли, не было возможности, — сообщает начальник разведки 31-го танкового корпуса майор Тагиров.

Как будто малозначимые сведения — четыре танка, три орудия и шум моторов, — но они дают ключ к верному выводу, если их сопоставить с другими данными. И в самом деле, на реке Миусе из первой линии сняты две дивизии. Через двое суток южнее Харькова отмечаются две колонны. Еще через сутки — выдвижение танков, артиллерии и мотопехоты со стороны Харькова к Большой Рогозянке.

И вот в «картину» весомо ложится новый неопровержимый «кубик»: в районе Большой Рогозянки враг не только прекратил отход и отразил атаку нашей 100-й танковой бригады, но и потеснил ее. Значит, наш вчерашний вывод, родившийся благодаря совместным усилиям летчиков и пеших разведчиков, был верен: противник подвел свежие силы. Во что бы то ни стало надо добыть «языка», узнать номер дивизии, ее боевые задачи.
— Для этого приму все меры, — обещает Сальман Тагиров.

Снова и снова донесения воздушной разведки. Отмечается скопление автотранспорта и до 30 танков в Ахтырке. Это уже западнее «острия», значит, враг нацеливается и на наш правый фланг. Сомнения больше нет: к обоим флангам армии противник подтягивает до трех дивизий и будет наносить сильные удары.

Уже поздно вечером получаю сообщение Тагирова:
— У Рогозянки взяли пленного, он — из эсэсовской дивизии «Рейх».

Так вот кто развернулся на нашем левом фланге! Сколько же раз гитлеровцы трубили по радио, что весь эсэсовский корпус, в том числе дивизия «Рейх», переброшен на запад в ожидании высадки союзников во Франции. Но мы из опыта знали, что если немецкое радио навязывает мысль об уходе той или иной дивизии в Африку или на запад, значит, она осталась на Восточном фронте.

Пленного доставляют очень быстро.
— Гитлер капут! — кричит он хрипло и торопливо сообщает номер части, в каком подразделении служил, какую задачу получил и что слышал о задаче полка и дивизии. Потом просит закурить и рассказывает об организации дивизии, о ее вооружении. Словно ефрейтор-эсэсовец получил инструктаж о том, какие вопросы интересуют советских разведчиков. После нескольких уточнений о принадлежности «языка» к дивизии «Рейх» спрашиваем:
— Когда прибыли на этот участок фронта?
— Прошлой ночью, а с рассветом вступили в бой.
— Где вся дивизия?
— До 3 августа она сражалась на Миус-фронте, теперь же, надо полагать, находится на дороге сюда. Нас выбросили вперед, в разведку.

Подкрадывается безлунная августовская ночь — семь часов темного времени, пора маршей, скрытых перегруппировок; можно подтянуть не одну дивизию и развернуть их для боя.

Разыскиваю подполковника Иванова, разговор ведем о ночной разведке в сторону Ахтырки.
— Нет светящихся авиабомб, — хмурится командир полка.

Нам остается полагаться только на наземные разведывательные подразделения. 6-я мотострелковая бригада находится во втором эшелоне корпуса, а ее разведывательная рота составляет резерв разведки штаба армии. Полковник И. П. Елин, выслушав цель моего приезда, обещает привлечь к охоте за «языком» лучшие силы роты и тут же отдает соответствующий приказ капитану Мозалевскому.

Ночью разведчики захватывают «языка» из эсэсовской дивизии «Великая Германия». Она только что прибыла в район Ахтырки из-под Брянска и готовится перейти в наступление в восточном направлении.
— Нам говорили, что должны соединиться с другой дивизией, наступающей от Харькова, — сообщает пленный.

Вот он, излюбленный прием противника — резать вклинение под основание, так сказать, под корешок. С одной стороны «Рейх», с другой — «Великая Германия». Пока знаем две дивизии, но их, видимо, больше, только не все выявлены.
— Что ж, мы тоже изменим группировку, — спокойно говорит генерал Катуков, прочитав показания пленного.

31-й танковый корпус, наступавший во втором эшелоне армии, развертывается в районе западнее Большой Рогозянки фронтом на восток и принимает удар противника.

Проходят ещё сутки. Армия на флангах отражает яростные удары четырех дивизий, стремящихся сдавить главные силы наших корпусов, вышедших на речку Мерчик. В южном направлении передовые отряды, перерезавшие пути-дороги между Харьковом и Полтавой, с большим напряжением сил отражают атаки танков и пехоты. Там взяты пленные еще двух эсэсовских дивизий, перебрасываемых с других участков фронта. Все наши части, вырвавшиеся вперед, генерал Катуков возвращает к главным силам и организует бой за удержание достигнутых рубежей.

На одном участке, чтобы улучшить позиции, нам необходимо овладеть высотами, на обратных скатах которых закрепился противник. Как только наши танки и пехота выходят на гребни этих высот, они несут большие потери от вражеского огня и отходят. Где противотанковые орудия и пулеметы противника, с наземных наблюдательных пунктов не видно. Возникает необходимость выслать на разведку У-2 днем. Дело очень опасное, и я почему-то ожидал, что командир авиаполка будет отказываться. Разговор с ним веду осторожно:
— Не обижайтесь, но днем-то вашу «фанеру» даже и автоматчики собьют. Уж очень большой риск...
— А как же! Могут и сбить, на то и бой. Только летать надо с хитростью. Да мои орлы и невозможное сделают возможным! Поставьте задачу, — заключает подполковник Иванов.

Первый вылет делает комсомолец лейтенант Саша Прилюбченко, подававший шесть рапортов с просьбой перевести в истребительную авиацию. Он ведет машину строго по заданному курсу, метрах в трехстах в тылу за нашими передовыми окопами. Потом летит над ничейной полосой, придерживается ближе к противнику. Враг открывает бешеный огонь, но Прилюбченко возвращается невредимым. Добытые им сведения немедленно передаем артиллеристам и танкистам.
— Одному трудно, несподручно. Не знаешь, за что браться: то ли машину вести, то ли наблюдать, — деловито замечает лейтенант.
— Разрешите я вылечу, — просит Мозговой. — Я сумею разглядеть, распознать, что творится на земле, под крылом, так сказать.

Мозговой вылетает с летчиком комсомольцем Бондяшевым. Они возвращаются через час. В обшивке фюзеляжа и плоскостей зияют дыры. Младший лейтенант с мальчишеской запальчивостью, дополняя слова образными профессиональными жестами виражей, пике и горок, рассказывает:
— Идем на бреющем, то и дело меняем курс. Видим танки и пехоту, а чьи — не понять. Летим на них — там беготня. Значит, противник, свои бы не побежали. Зачем бы им бежать? Капитан стучит мне по правому плечу, поворачиваю вправо и лечу дальше. Под самолетом мелькают копны хлеба, окопы, артиллерия и машины. Впереди лес, за ним должны быть наши. Переваливаем, а там немцы! Такой огонь открыли, ужас! Капитан тоже стрелял из пулемета, а когда кончились патроны, то из автомата. Так что не сплоховали!

Очередная атака на высоты приносит успех.
В бою на каждом шагу приходится рисковать. Но риск должен быть обоснованным и оправданным. Посылаем еще самолет. Гитлеровцы встречают его ураганным огнем. В машине — десятки пробоин. Члены экипажа ранены. Значит, враг настороже, и безнаказанно летать нам не удастся. Дневную разведку на У-2 прекращаем.

В начале сентября 1-я танковая армия выводится в резерв Ставки и к 11 сентября сосредоточивается в районе Сум. Ее боевые действия в ходе оборонительного этапа и контрнаступления Курского сражения высоко оценили командование Воронежского фронта и Ставка Верховного главнокомандования.

За массовый героизм, стойкость, высокую дисциплину и организованность, проявленные при разгроме противника на Курской дуге, народный комиссар обороны своим приказом преобразовал два корпуса армии в гвардейские. 6-й танковый корпус стал 11-м гвардейским танковым корпусом, его 22-я, 112-я и 200-я танковые бригады — 40-й, 44-й и 45-й гвардейскими танковыми бригадами, 6-я мотострелковая бригада — 27-й гвардейской мотострелковой бригадой. В корпусе был сформирован 9-й гвардейский мотоциклетный батальон для ведения разведки.

3-й механизированный корпус стал именоваться 8-м гвардейским механизированным корпусом, его 1-я, 3-я, и 10-я механизированные бригады — 19-й, 20-й и 21-й гвардейскими механизированными бригадами, а 49-я танковая бригада — 64-й гвардейской танковой бригадой. Мотоциклетный батальон получил наименование 8-й гвардейский мотоциклетный батальон.

ОТ ПОИСКОВ К ДОЗОРАМ

Ноябрь 1943 года приносит крепкие заморозки. Туманы становятся плотнее. Словно суровым полотном они накрывают балки, низины и болота. По небу бегут невыразительные, серые облака. Только временами они становятся темными, и тогда идет мелкий холодный дождь с «крупой», секущей лицо.

Вот уже третий месяц армия в резерве Ставки и сосредоточена вблизи Сум. За это время на фронте происходят важные события: наши войска отбрасывают захватчиков за Днепр, овладевают обширным плацдармом, освобождают город Киев. Гитлеровцы создают против плацдарма мощную танковую группировку и силятся вновь захватить столицу Украины.

Генерал Шалин все чаще просит развернуть «стратегическую карту», на которой отмечаем группировку противника от моря и до моря. Наше внимание более всего приковано к ходу сражения западнее Киева. Видимо, и нам придется выдвигаться туда же. В подтверждение прогнозов вскоре получаем приказ: армии войти в состав 1-го Украинского фронта и сосредоточиться юго-западнее Киева.

Длинными декабрьскими ночами тянутся колонны танков и автомашин к железнодорожным станциям. Выгружаемся в Дарнице, по временному понтонному мосту переходим Днепр и располагаемся по деревням и балкам на плацдарме в районе Святошина. Через некоторое время командарм получает директиву фронта на наступление. В общей фронтовой операции по разгрому гитлеровцев на правобережье Днепра, армия имеет ближайшей задачей освободить Казатин. Ввод в прорыв восточнее города Брусилова обеспечивают войска 38-й армии генерала К. С. Москаленко. Правее нас из района восточнее Коростышева 3-я танковая армия генерала П. С. Рыбалко будет наступать на Житомир.

Приближается 24 декабря 1943 года — первый день наступления 1-й танковой армии. Ночью войска армии подтягиваются ближе к передовой пехоты.

Митя Зайцев деловито собирает пожитки и наказывает хозяйке, рано состарившейся от горя:
— После нас для покоя можно и дверь на засов.
— Добре бы так было, — отвечает она. — Вот бы еще Олесю и Василя дождаться. Дити мои, их в неметчину угналы. Диточки мои родные! — навзрыд запричитала мать.

На улице грохот танков сменяется равномерным гулом автомашин. Это проходят бригады. Они, рассредоточившись по балкам, встают за пехотой, а разведывательные дозоры и группы занимают места в боевых порядках стрелковых подразделений.

Артиллерия и пехота 38-й армии надламывают вражескую оборону, а наши бригады окончательно ее мнут и устремляются к Казатину. По показаниям пленных и документам видно, что против нас обороняются 19-я и 25-я танковые дивизии, уже изрядно побитые в предыдущих боях. Ждем появления гитлеровских резервов. В связи с этим нам нужны сведения о глубине: где противник сосредоточивает резервы, по каким дорогам отходят его разбитые части. Это может дать только воздушная разведка, а погода нелетная.
— Не вешайте голову, у нас есть такие экипажи, что им непогода не помеха, — радует представитель поддерживающей авиаштурмовой дивизии.

Не проходит и часу, как, ныряя из одной тучи в другую, низко у земли проходит пара «илов». Приемник сначала свистит, хрипит, потом отчетливо: «Я — «Сокол», я — «Сокол». В Корнине четыре танка, около 20 машин». Не успеваю позвонить Михаилу Алексеевичу, как приемник снова: «По дороге Корнин — Попельня уходят 50 машин, до 20 артиллерийских орудий». Пауза, и еще: «По дороге Попельня — Бердичев движения нет. Бердичев, Казатин, Ружин — скопление войск».

Молодцы, летчики! В такую пасмурную погоду они «осветили» все важные для нас дороги и пункты.

Поступают донесения от наземных дозоров, действующих на широком фронте. Дозор 19-й гвардейской механизированной бригады под командой старшего лейтенанта Подгорбунского ворвался в Корнин и в стычке подбил два танка противника из 25-й танковой дивизии фашистов. На правом фланге армии действуют дозоры от 11-го гвардейского корпуса во главе с капитаном М. Я. Казнодеем и дозор 20-й гвардейской механизированной бригады, которым командует гвардии старшина Устименко.

В отдел непрерывно поступают пленные и документы. Не сразу понимаю, о чем шумно заспорили Сулла и вновь назначенный военный переводчик Н. П. Ромадин. Сулла, тыча длинным пальцем в раскрытую солдатскую книжку, доказывает Ромадину:
— Николай Петрович, здесь же ясно написано: 18-я артиллерийская дивизия. Какие еще могут быть сомнения?
— Конечно, это так. Но и здесь тоже ясно и тоже разборчиво: 18-я танковая дивизия. Ахтцеен панцер-дивизион. К тому же было бы вам известно, в немецкой армии вообще нет артиллерийских дивизий, — возражает Ромадин.
— Вчера не было, а сегодня есть.
— Может и так быть, что против нас 18-я танковая и 18-я артиллерийская дивизия, — предполагает майор Семенов, ссылаясь на те же документы. — Две разные дивизии. Возможно? Да!

Для нас далеко не безразлично, какая это дивизия. Если танковая — надо ждать контратаку даже и при такой скверной погоде и дороге. Если же артиллерийская — совсем другой разговор: стоит поднажать на нее, согнать с дорог — и застрянет ее материальная часть. А если танковая и артиллерийская? Дело совсем плохо.
— Выясняйте у пленных, — требую от Петропавловского, ведающего теперь «языками». У него ждут допроса до 50 контрольных пленных, и конечно же среди них есть и из загадочной дивизии.

Проходит с полчаса. Появляется Петропавловский с пленными.
— Ничего не понимаю, — разводит он руками. — Они служили в одной дивизии, знают друг друга, — майор кивает на двух офицеров. — Танкист говорит, что дивизия танковая, а артиллерист уверяет — артиллерийская.

При докладе в штаб фронта прибегаем к туманной формулировке: «Предположительно артиллерийская».

По радио получаем сообщение, что дозор Устименко в Хориловке захватил шесть тяжелых орудий и автобус с бумагами. Может быть, там мы найдем отгадку тайны 18-й дивизии? Обгоняя буксующие грузовики, вездеход мчит меня и Ромадина к дозору Устименко. В штабном автобусе тяжелого артиллерийского дивизиона противника кипы документов. Ромадин быстро просматривает их. По документам еще раз убеждаемся, что перед нами 18-я артиллерийская дивизия противника.

Но необходимо разобраться и с 18-й танковой дивизией. Ведь из нее также есть пленные всех рангов, которые твердо уверены, что они из танковой дивизии. В формулярах машин, подбитых на станции Попельня, было помечено, что они 18-й танковой дивизии. Где же остальные танки? Где главные силы дивизии?

Моросит дождь. Вот вам и конец декабря! Снег оседает, холмы оголяются. Талая вода скапливается широкими озерами во всех низинах. Дороги развезло, а полем и подавно не проехать — машины вязнут.

Противник пользуется этим — небольшая группка фашистов с двумя-тремя танками садится «ежом» на дороге или в деревне и держит перед собой наступающих: из колонны не так-то просто развернуться.

Встречается такой «еж» и Подгорбунскому у деревни Малая Чернявка. Володя прибегает к далеко не новому маневру. Танк Исаева выдвигается на бугор, открывает огонь. Его десант — саперы — рассыпаются в цепь. Противник поднимает стрельбу. А тем временем старший лейтенант на другом танке с десантом автоматчиков обходит бугор лощиной, появляется в деревне с тыла и врывается в самую гущу противника. Гитлеровцы ошалело бросаются кто куда.

Дозор Подгорбунского продолжает решительно двигаться вперед. На следующее утро он врывается в Казатин. В донесении начальника разведки 19-й гвардейской механизированной бригады капитана А. П. Иванова сообщается, что там много пленных и на станции разгромлен какой-то штаб.

Вместе с капитаном Суллой спешим в только что освобожденный город. По горячим следам надо собрать трофейные документы, скорее опросить пленных и местных жителей.

На улицах города — брошенные противником орудия, минометы, оружие, машины — признаки панического бегства. С юго-запада доносится стрельба. Там наши войска отбивают контратаку врага.

Капитан А. П. Иванов в проулке сортирует пленных. Он плохо знает немецкий язык, не понимает, что говорят перепуганные гитлеровцы. Капитан сует им блокнот, карандаш и требует:
— Шрайбен, шнель шрайбен дивизия, регимент, батальон и так далее. Ферштеен? Пиши!

Нашему приезду Александр Петрович откровенно рад. Сортировку пленных он передает Сулле, у которого это дело пошло быстрее. Выясняем, что в Казатине ко времени появления дозора Подгорбунского было около трех с половиной тысяч солдат и офицеров противника. В успехе Подгорбунского решающую роль сыграли внезапность удара и «психический шок», в который впали гитлеровцы, потеряв способность к организованному сопротивлению.

Только к 10 часам врагу удалось кое-как организовать сопротивление. Но к этому времени в Казатин вошли танкисты 69-го танкового полка, которым командовал гвардии подполковник И. Н. Бойко, и закрепили успех разведчиков.

Родина высоко оценила мужество и воинское мастерство бойцов и командиров при освобождении Казатина, наградив многих из них орденами и медалями. А наиболее отличившимся: подполковнику И. Н. Бойко, старшему лейтенанту В. Н. Подгорбунскому, командиру танкового взвода 69-го танкового полка лейтенанту П. Ф. Гриболеву и механику-водителю 69-го танкового полка старшине М. И. Бушилову было присвоено звание Героя Советского Союза.

Вернувшись в штаб, изучаем захваченные в Казатине документы. Они опять подтверждают данные о 18-й артиллерийской дивизии. Оказывается, в ноябре сорок третьего года противник переформировал 18-ю танковую дивизию в артиллерийскую, сохранив прежний номер. Несколько танковых подразделений оставлено для противотанковой обороны. Потому-то и были так противоречивы показания пленных, и солдатские документы.

Упоминание об артиллерийской дивизии в нашей сводке несколько дней назад вызвало в штабе фронта известное недоверие. Теперь мы можем без ссылок на «предположительно», а твердо и определенно донести о формировании в гитлеровской армии качественно новых соединений — артиллерийских.

За правым флангом нашей 1-й танковой армии, не отставая, следуют стрелковые части 38-й армии. Они блокируют Бердичев и таким образом прикрывают наш правый фланг.

Необходимо получить сведения о противнике на левом фланге армии. С этой задачей высылаем группу трижды орденоносца гвардии капитана Графова. Она пользуется широкими разрывами в боевых порядках противника и оказывается во вражеском тылу в районе Ружина. Утром группа доставляет пленных из 25-й танковой дивизии и документы, изъятые из подбитого бронетранспортера, принадлежащего 17-й танковой дивизии. Смотрим на «стратегическую» карту — эта дивизия значится в районе Кривого Рога. Случайно попавшая в Ружин машина? Вряд ли! Где же дивизия? Перебрасывается?

И опять вопросы, на которые мы, разведчики, обязаны дать ответы, и чем скорее, тем лучше.

Нет предела капризам украинской зимы. Утром моросил дождь, ветер дул с юга, а под вечер сбивчиво, робко ветерок стал порываться с северо-востока, потом, окрепнув, погнал прочь плаксивые тучи. Начался снегопад, и к ясному, ведренному утру кругом стало белым-бело. Для нас, разведчиков, такое утро — желанная пора: никаких лишних следов, и силы врага после ночной перегруппировки легко обнаружить в местах сосредоточения.

Чуть свет вылетают на задание самолеты-разведчики. Летчики сообщают: скопление войск противника в городе Бердичеве и около сотни танков в лесу у деревни Ширмовки; от Погребищ движение воинских эшелонов на запад.

Нас более всего озадачивает скопление танков у Ширмовки. 17-я дивизия? Не случайно ее бронетранспортер появился в Ружине! Но почему противник не вводит в бой танки, а держит в небольшом лесу, хотя наши части от Ширмовки всего в 15 километрах? На что он надеется? Может, и на правом фланге где-то укрыта дивизия и выжидает момент для удара по острию вклинения?

Высылаем еще раз самолеты на разведку. Летчики внимательно исследуют леса и населенные пункты южнее Комсомольского, Казатина и Ружина, но нигде не находят признаков сосредоточения противника, а данные о скоплении до 100 танков в лесу у Ширмовки подтверждают.

Совещаемся в отделе и не видим смысла в действиях противника. Не создали ли гитлеровцы что-то ложное, и сведения о скоплении танков не что иное, как нарочно подброшенный врагом «кубик»?

Иду со своими сомнениями к генералу Шалину. С первого же дня совместной службы между нами установилось взаимное доверие. Я могу, не таясь, выложить на его строгий суд свои переживания, сомнения, предположения. Мой начальник всегда внимателен, чуток, однако и взыскателен. Может быть, и сегодня упрекнет, но обязательно скажет, как подступиться к этой «сотне танков».

Обсуждаем так и эдак и приходим к решению послать в направлении Ширмовки группу от 81-го мотоциклетного батальона, являющегося разведывательной частью армии. Он прибыл в состав армии незадолго перед операцией. Батальон сформирован в октябре 1941 года в столице и вначале назывался Московский мотоциклетный батальон.

В разведывательную группу выделяем танки, бронетранспортеры и мотоциклы, а командовать ею поручаем старшему лейтенанту В. А. Байкову, заместителю командира батальона. Его, участкового зоотехника Андреевского района на Смоленщине, в конце 1939 года призвали в ряды Красной Армии, Через полтора года учебы в стрелково-пулеметном училище лейтенанта Байкова направили в войска. Он сполна испытал тяжести и горечь боевых неудач 1941 года.

Старший лейтенант проверяет готовность разведчиков. Последние напутствия, прощания, и разведывательная группа скрывается в сторону Ружина, к передовой линии нашей пехоты. С рассветом она пересечет линию фронта.

На следующий день старший сержант Качаев доставляет от Байкова донесение и пленных. Со свойственной сибирякам неторопливостью он докладывает о первых шагах разведгруппы:
— Линию фронта пересекли в Ружине. Стрельба была, но не так чтобы сильная. Через речку переправились тоже неплохо. А там только поднялись на бугор, видим — колонна противника, шесть машин. Из Марьямовки в Немиринцы. Старший лейтенант сразу же приказал командиру танка младшему лейтенанту Першину с десантом на броне обойти деревню и скорее наперерез машинам. Известно, был бой. Не так чтобы затяжной, может, каких-то минут пять, а может, и того меньше. Старший лейтенант наказывали доложить, что первым спрыгнул с танка и захватил «языка» сержант Дмитрий Катасонов, что из Москвы-то.

Еще не закончился разговор с Качаевым, как входит Петропавловский. Переступив с ноги на ногу и дернув сжатыми губами в сторону — значит, он раздражен, Владимир Васильевич докладывает:
— Опять из 25-й танковой. И эти «языки» ничего не слышали о 17-й дивизии, а о танках в лесу у Ширмовки и представления не имеют. Да и откуда им знать? Драпали они.

Входит начальник радиостанции лейтенант Щепотьев. Он вручает донесение от старшего лейтенанта Байкова, в котором сообщается, что группа достигла ширмовского леса, обнаружила старую стоянку обоза и 84 поленницы дров.

Так вот они «до сотни танков»! Наблюдая с большой высоты, воздушные разведчики приняли поленницы дров за танки. Ошибка обидная, заставившая немало поволноваться, ошибка досадная, но вполне возможная: ведь с самолета видна тень, а по ней легко спутать танки с поленницами дров, тем более если поверх поленниц положены жерди, как обычно делают на заготовках дров. Как тяжкий груз сваливается с наших плеч «сотня танков».

Новые события постепенно вытесняют думы о 17-й танковой дивизии. Армия продвигается без серьезных боев, а два десятка разведывательных дозоров ограждают ее главные силы от внезапных ударов врага. За двое суток, преодолев 90 километров, она выходит в район южнее Погребищ.
— Еще денька три-четыре, и мы будем в Умани, — довольно потирая руки, говорит генерал Катуков. — Но что замышляет противник, где его неуловимая 17-я танковая дивизия? Пока войска армии подтягиваются, вышлите дозоры посильнее к самой Умани, — приказывает командарм.

Часа через два от армейского и двух корпусных мотоциклетных батальонов выступают разведывательные группы. От 8-го гвардейского мотоциклетного батальона майор Мусатов высылает гвардии старших лейтенантов Барамидзе, Дягилева и капитана Графова. Все они инициативные, в разведке дерзкие и находчивые.

Сильно морозит. Из набежавших темных туч густо падают крупные хлопья снега. Метет злая поземка. В такую погоду да ночью, при свете узких щелей подфарников, не рассмотреть на дорогах даже набросанные мины, и разведывательные группы уходят на поиски врага по снежной целине.

Для нас в отделе ночь проходит в тревожных ожиданиях, и только на рассвете начальник рации Щепотьев докладывает справку: «Барамидзе пленил капитана 17-й танковой дивизии». Той самой дивизии, которую со дня на день ждем вот уже несколько суток!
— Пусть он сам доставит ко мне пленного, — прошу Андрияко.

Вот и Барамидзе, невысокий, черноглазый, с добродушными пухлыми губами «бабочкой». — По вашему приказанию «языка» доставил, — докладывает Георгий Ерапонисович гортанным глухим голосом. У него на правой щеке большая болячка — след обморожения. Дубленый полушубок с пушистыми белыми отворотами и закатанными рукавами длинен и свободен. — Вот тут бумаги, — подает он обтрепанный портфель. В нем невскрытый пакет за пятью печатями.
— Донесение из полка в штаб дивизии, — посмотрев документы, докладывает Сулла. — Сообщается, что полк сосредоточился в Умани и имеет 19 танков.
— Приведите пленного!

Сухопарый, в мятом-перемятом обмундировании, капитан сразу же уверяет, что он не разделяет взглядов нацистов, а воевать заставили силой. Так представляются почти все пленные, и «признания» капитана нас не удивляют.

Пленный сообщает, что дивизия входит в состав 3-го танкового корпуса и что в него входят еще 6-я танковая и 16-я моторизованная и будто бы должна прибыть 101-я горнострелковая дивизия. Сначала дивизия и весь корпус получили район сосредоточения в Ружине, но потом изменили...

Так вот почему появились бронетранспортеры 17-й дивизии в Ружине!
— Где теперь ваша дивизия?
— Не могу знать. Нет связи ни с ней, ни со штабом корпуса. Сообщили, что командир дивизии в Ильинцах, но там ваши, — капитан косится на Барамидзе.

«Языки», взятые гвардии старшим лейтенантом Дягилевым в Липовце принадлежат к 4-й горнострелковой дивизии, которая должна была сосредоточиться в Бердичеве. Потом ей назначили другой район, и вчера штаб дивизии был в Калиновке. Пленные имели задачу разведать Липовец.

Из показаний пленных становится ясен замысел врага. Как только армия вошла в прорыв и стала развивать успех, противник решил разбить наши корпуса в районе Казатина. Для этого он создавал две группы: одна в районе Бердичева, вторая — в 50 километрах юго-восточнее. Чтобы выиграть время для сбора ударных группировок, враг развернул севернее Казатина моторизованную дивизию, которую армия смяла с ходу. Быстрое продвижение советских войск на юг и в сторону Бердичева сорвали замыслы противника, но он от них не отказался, лишь районы сбора ударных групп наметил южнее. Но где? Сколько дивизий?

Старший лейтенант Байков доставляет пленных 16-й мотодивизии. Майору Мозговому и капитану Казнодею на этот раз не повезло — им попались пленные и документы знакомых нам танковых дивизий.
Последней возвращается группа капитана Графова. Она привозит семь «языков».
— Узнали мы, что на мельнице вблизи станции Сороки фашисты получают муку, — рассказывает Владимир Сергеевич. — Выслал туда пешую разведку. Быстро обезвредили немцев-охранников, потом устроили засаду и за одну ночь набрали семь пленных. Недалеко от мельницы появились было танки, но гвардии лейтенант Долгов подбил пару, а три скрылись и больше не появлялись. Привез формуляры танков и книжки танкистов.

Допрашиваем «языков», изучаем документы. Они из 6-й танковой дивизии, которая сосредоточивается в Сороках. Восточная группировка, таким образом, более или менее понятна, а о западной сведения самые туманные: где-то собирается одна горнострелковая дивизия, вот и все.

На рубеж, достигнутый нашими танкистами, к вечеру выходит пехота 38-й армии. Это лучшая гарантия от внезапных ударов западной группировки.

— Срочно прибыть к начальнику штаба, — передает утром 7 января по телефону адъютант генерала Шалина.

Хватаю со стола карту и опрометью бегу по вызову.
— Что у вас новенького? — спокойно спрашивает генерал и, не выслушав мои сообщения, подает телеграмму: — Познакомьтесь. Таких, брат, поворотов фронта еще не описывалось ни в каких учебниках. Предстоит, по сути, провести новую самостоятельную операцию глубиной 100 километров, и на всю подготовку только несколько часов. Вот каковы возможности танковых соединений!

Армия изготовилась нанести удар в направлении Умани. Такие задачи поставлены войскам, на это ориентированы и тылы, и техническая служба. А о разведке и говорить не приходится — наши дозоры на подступах к Умани, и вдруг — поворот на запад.

Командующий фронтом генерал Ватутин приказал: к исходу 8 января передовым отрядом овладеть Жмеринкой, а главными силами выйти в район Селище, Могилевка, Ворошиловка, город Тывров и захватить переправы через Южный Буг.
— В принципе командарм решил иметь справа 11-й танковый и слева 8-й механизированный корпуса. В передовой отряд на Жмеринку высылаем 1-ю и 40-гвардейские танковые бригады. Танков маловато в этом отряде, может быть, наберется десятка полтора или два. У вас сохранился резерв разведки? Если да, то немедленно направьте дозоры на новое направление.

По рации и телефону ставлю задачи начальникам разведки корпусов, а вскоре принимаю доклады о том, что разведывательные группы выступили... Вот поступают и донесения от разведывательных подразделений.

На полной скорости группа Подгорбунского врывается на железнодорожную станцию Фердинандовка. Володя сразу же к телефонам. Перепуганный комендант станции все его требования выполняет беспрекословно. Железнодорожники ничем не выдают нашего дозора и работают так, словно бы ничего и не произошло. Со стороны Винницы прибывает пассажирский поезд. Его встречает дежурный, выходит и комендант. Не подозревая опасности, многие немцы выходят из вагонов. Разведчики дают предупредительный огонь вверх, предлагают сдаться. В ответ — беспорядочная стрельба, паника. Однако, увидев, что сопротивление бесполезно, фашисты поднимают руки.

Пока Подгорбунский занимается пленными, мимо него на запад проходит разведывательный дозор 1-й гвардейской танковой бригады под командованием гвардии лейтенанта В. К. Балюка, а следом за ним и батальон майора Гавришко. Николай Иосифович в недалеком прошлом — начальник разведки танковой бригады. Действуя в оперативной глубине обороны противника, он верен тактике разведчиков: смелое продвижение вперед, внезапное появление там, где враг не ждет, дерзкий удар в «больное место» противника.

Проходит несколько часов. Донесения из штабов корпусов: противника не встречаем. Потом сообщение из штаба 11-го корпуса: разгромлен батальон противника в 10 километрах восточное Винницы, взяты пленные 101-й горнострелковой дивизии. Она должна выйти в Ильинцы и там соединиться с дивизиями танкового корпуса. Это уже тревожит, тем более что войска 38-й армии отстали и наш фланг опять оголен.

Нас очень и очень волнует, что нет сведений от воздушной разведки: опять нелетная погода. Из сводок Генштаба известно, что враг перебрасывает силы из Европы и на разных участках Восточного фронта из первой линии «выдернул» семь дивизий. Предполагается, что эти резервы будут брошены против 1-го Украинского фронта. Но где их ждать?

А в это время дозор лейтенанта Балюка обнаруживает на западной окраине Вороновиц достаточно прочную оборону, доносит об этом комбригу полковнику В. М. Горелову и завязывает бой, приковывая к себе все внимание противника. Майор Гавришко обходит Вороновицы с юга и устремляется к Россохе и Шендериву. Через полтора-два часа дозор Балюка вновь становится впереди бригады.

Вот и река Южный Буг. Захвачена исправной плотина через реку в Сутиске. Однако об этом комбриг Горелов донести в штаб корпуса не может — нет связи. Бригада ушла за предел досягаемости имеющейся радиостанции.

У военных так принято, что начальники во всех случаях дают или ищут связь со своими подчиненными. Однако и подчиненный обязан принять все меры, чтобы восстановить или найти связь с начальником. Полковник Горелов не хочет терять внезапность, надеется, что штаб корпуса приблизится к нему и тогда связь будет, и торопится к Жмеринке. Под утро 10 января бригада громит в Жуковцах артиллерийский полк 371-й пехотной дивизии, прибывшей из Югославии, а старший лейтенант Е. Костылев и лейтенант Г. Горбач огнем из танков парализуют железнодорожный узел Жмеринка.

Часам к десяти 10 января гитлеровцы оправляются от ночного переполоха и переходят в атаку. С тяжелыми боями Горелов отводит бригаду к Сутиске и переходит к обороне по восточному берегу Южного Буга.

Получаем настораживающие сведения, что части генерала Москаленко северо-западнее Липовца встретили сильное противодействие, которое не могли оказать одни отходившие части без танков и артиллерии. Видимо, развернулись резервы.

И еще более тревожны донесения из 11-го корпуса: противник сдерживает главные силы восточнее Винницы, а передовой отряд форсировать реку не смог и понес большие потери. Взяты пленные и документы 101-й горнострелковой дивизии противника, появление которой мы ожидали.

Последний танковый резерв армии — бригада подполковника А. Ф. Бурды — направлен к Виннице. Туда же должен перемещаться и штаб армии, а тут такая неясность в обстановке. Есть над чем задуматься командарму.

Зрелость военачальника заключается не только в том, что он настойчиво ведет подчиненные части в бой, проявляет силу воли и смелость, но и в том, чтобы чувствовать пульс обстановки, своевременно отвести войска из-под удара врага, если этого требует обстановка. Генерал Катуков не может рисковать частями, но также не хочет упустить и возможность вырвать победу, бросив в бой под Винницей последние резервы.

Командарм зябко кутается в бурку, торопливо шагает по избе, смотрит на меня прищуренными глазами и словно спрашивает: «Не празднуем ли мы труса? Все ли учитываем?»
— Не из легких ввернули заковыку, не земляной орешек, сразу не разгрызешь. Михаил Алексеевич, пожалуй, на часик-другой задержимся. Пусть и Бурда остановится, — без колебания объявляет Катуков.

С улицы слышатся сигналы воздушной тревоги. Появляются десятки вражеских бомбардировщиков и жестоко бомбят проходящую по улице стрелковую дивизию. Недалеко от дома, где мы находимся, гулко рвется снаряд, мелкими осколками сыплются стекла из окон, дрожит под потолком лампочка. Разрывы учащаются. Выстрелов же не слышно, значит, противник обстреливает издалека.

Бегу в отдел. Надо как можно скорее выяснить, что произошло. Капитан Семенов и Петропавловский тщетно пытаются связаться с разведчиками 38-й армии и обменяться информацией в связи с обстрелом Липовца.

Для выяснения обстановки в разные направления высылаю офицеров армейского мотоциклетного батальона. Они привозят частные детали, и картина случившегося проясняется. После сильного артиллерийского налета 56 танков и два полка пехоты в 10 часов атаковали позиции стрелковой части, прорвали фронт и продвинулись в сторону Липовца на 7 километров. «Языки» говорят, что должны были отрезать части красных, вырвавшиеся к Южному Бугу.

Генерал Катуков отводит армию на линию пехоты 38-й армии.

ПОВОРОТ К КАРПАТАМ

После двухнедельной передышки, с 6 по 14 марта 1944 года армия совершает марш-маневр через Бердичев, Высокую Печь, Шепетовку и сосредоточивается севёро-восточнее Збаража.

Нам предстоит совместно с войсками 60-й армии генерала И.Д. Черняховского прорвать оборону противника и, несмотря на ростепель и страшное бездорожье, нанести удар на юг с ближайшей целью 24 марта форсировать Днестр и захватить плацдарм. Слева будет наступать 4-я танковая армия генерала Д.Д. Лелюшенко, правый фланг открыт.

Мы в отделе делаем своего рода «перекличку» подвижных соединений врага. Всего на востоке насчитываем 22 танковые и моторизованные дивизии, из них семь—в районе Проскурова. В Европе гитлеровцы имеют 11 танковых соединений, но часть из них скована боями в Югославии и Италии.

Генерал Шалин, когда я ему сообщил результат «переклички», просит развернуть карту «большой стратегии». Так мы называем карту Европы, по которой следим за обстановкой на Балканах и Апеннинах. Михаил Алексеевич склоняется над столом.
— Мы не пророки, но развитие событий предвидеть надо,— вслух размышляет генерал.— Противник сможет перебросить на восток несколько дивизий, даже с «Атлантического вала». В фашистской ставке отдают себе отчет, что по климатическим условиям в ближайшие два месяца второй фронт не будет открыт, а наш удар в сторону Карпат через две недели может создать им окружение не меньшее, чем под Сталинградом. Противнику выгоднее до Львова войска перебрасывать по железным дорогам, а далее маршем и сосредоточивать где-то юго-восточнее Львова. Вот вам и задача разведки, только не для армейской, а фронтовой. Поручите вашему новому заместителю Дубинскому следить за правым флангом...

Подполковник Виталий Абрамович Дубинский к нам прибыл из разведывательного отдела штаба фронта. В танковых войсках — новичок, но в разведке работал еще до войны. Получил высшее военное образование, знает польский и румынский языки.

Генерал Шалин разрешает Дубинскому ежедневные полеты на У-2 в разведывательный отдел фронта, и мы получаем обширную информацию о противнике.

7 часов 15 минут 21 марта. Морозит, стелется легкий туман. Сигнал артподготовки, и тысячи наших снарядов и мин рушат позиции врага, заставляют смолкнуть его артиллерию и пулеметы на рубеже Самборувка, роща южнее Романувки, Шляхецке, северная окраина Скалат Стары. В 7 часов 30 минут наши танки совместно с пехотой армии генерала Черняховского атакуют.

Завязываются ожесточенные бои. Враг силен, дерется умело, местами переходит в контратаки. Только во второй половине дня части двух его дивизий начинают отход, который вскоре становится неуправляемым. Возникают мелкие котлы: в одном месте окружены остатки пехотного полка, в другом — танкового. батальона, в третьем — пехотный батальон.

Разведывательные подразделения, минуя узлы сопротивления, оказываются на оперативных просторах. А там обстановка всегда крайне путаная. То враг убегает — не догонишь, то он больно ударит из засады и отскочит на выгодный рубеж, то появится сильная колонна — тогда, разведчики, смотрите в оба, не зевайте, вовремя уклонитесь от боя, но не теряйте противника из виду.

На правом фланге со станции Дычкув по нашим частям бьет вражеский бронепоезд. Дозор старшего лейтенанта Подгорбунского открывает по нему огонь из танков, разбивает бронеплощадку и вынуждает уйти.

Дозор гвардии младшего лейтенанта Степана Устименко в первый час боя присылает «языков» из 68-й пехотной дивизии, а к вечеру число пленных гитлеровцев увеличивается до пятидесяти. Машины дозора застряли на проселочных дорогах, и разведчики пересаживаются на трофейных лошадей.

Еще правее на трех «тридцатьчетверках» ведет разведку дозор гвардии лейтенанта Большакова от 1-й гвардейской танковой бригады. У местечка Трембовли взвод догоняет обоз противника, захватывает 16 пленных и 30 лошадей.

Восточное дозор 45-й гвардейской танковой бригады под командованием гвардии старшины Дмитрия Шевякова десантом на двух танках вклинивается между отходящими колоннами противника, открывает огонь, сгоняет машины с дорог. Подоспевшие батальоны этой же бригады завершают разгром колонн.

На самом левом фланге армии действует разведывательная рота 27-й гвардейской (бывшей 6-й) мотострелковой бригады. Ротой командует инициативный и находчивый старший лейтенант Махатдин Мамедов. Утром рота была пешей, а после налета на обоз врага — конной.

Много пленных солдат и офицеров. В их показаниях проскальзывает новое, что не приходилось слышать прежде.
— Я вчера был свидетелем разговора офицеров о неминуемой катастрофе многих дивизий, находящихся на юге Украины. Один обер-лейтенант выкрикнул: «Все пропало, больше нет моих сил переносить кошмары ужасных котлов!» Ночью он застрелился, — показывает обер-фельдфебель.
— Ужасно боимся русского «ура» и окружения. С началом отхода управление было потеряно, и получилось бегство, — говорит лейтенант Отдельного танкового батальона. — Я перестал верить в победу и умышленно залег в канаве, чтобы сдаться в плен.
— Какая победа? Не будет ее для Германии, — рассуждает фельдфебель-артиллерист. — Поражение за поражением, только и знаем, что отходим. Раньше были полки, дивизии, а теперь придумали «боевые группы», «сборные команды», «роты по тревоге».

Такие высказывания — это уже симптомы серьезного протрезвления солдат и некоторых офицеров от нацистской пропаганды. Но военная машина «третьего рейха» еще остается грозной силой, хотя и дает перебои.

Иду к генералу, Катукову доложить последние сведения об обстановке.
— Понастроили фашисты что-либо по берегу Днестра? — таким вопросом встречает Михаил Ефимович.
— Воздушная разведка совершала облеты южного берега реки, отмечены узлы обороны у мостов и переправ, — отвечаю командарму. — На днях...
— Что на днях? — перебивает генерал. — На днях мы будем вот где, — красным карандашом он проводит жирную черту от Збаража к Черновицам. — В наступление перешли и другие фронты, — Катуков проводит красные стрелы в предполагаемых направлениях ударов на юге Украины, упирая острия стрел в Черновицы и Кишинев. — Это, батенька, кумекать надо, что получится с группировкой противника. — Михаил Ефимович на карте обводит овал, включающий Проскуров, Жмеринку, Каменец-Подольск. — Схватка предстоит большая.

Отрезав путь гитлеровским колоннам, спешившим за Днестр, поздно вечером 23 марта головной отряд 1-й гвардейской танковой бригады выходит к Днестру севернее Городенки. Его командир гвардии майор Гавришко до войны служил в этих местах, и он представляет, какие трудности поджидают при форсировании реки. Занятый противником берег высок, крут, зарос лесом.

На рассвете танкисты изготовляются к бою. Они глаз не сводят с загадочных высот, но никаких признаков противника не обнаруживают. Гавришко приказывает выстрелить из пушки в кручу противоположного берега, чтобы вызвать ответный огонь. Гулко рвется снаряд. Слышится шум боя справа, из района Усьцечко. А здесь с той стороны ни единого выстрела.

Время не ждет, уже 9 часов. Надо готовиться к переправе.
Экипажи готовят машины, приглашают проводниками двух рыбаков. Медленно, словно ощупывая дно реки, танк лейтенанта Гриши Розенберга уходит все дальше и дальше от своего берега. Но вот самое глубокое место пройдено, и с каждой секундой танк будто вырастает из реки. Что их ждет на противоположном берегу, что замыслил враг? Справа бой нарастает. Когда же он покажет себя и здесь?

И тут происходит совершенно неожиданное: в разных местах появляются люди в зелено-желтой форме, что-то кричат, бросают вверх головные уборы и торопятся к танку. Это сдались в плен солдаты венгерских частей.
В Усьцечко к реке вышли разведывательные и передовые подразделения 1-й танковой и 21-й механизированной гвардейских бригад. Гвардии старший лейтенант Д.А. Чернышев и гвардии старший сержант В.Н. Орлов верхом на лошадях проскакивают по мосту и открывают огонь из автоматов. К броску на тот берег готовятся автоматчики на бронетранспортерах. Открывает огонь танковая рота старшего лейтенанта Кульдина, высланная сюда майором Гавришко, чтобы захватить мост исправным.

Перепуганные солдаты противника подрывают один пролет моста и уничтожают наших смельчаков, проскочивших за реку. Завязывается бой, и под прикрытием мощного огня пулеметов и артиллерии начинается форсирование Днестра на подручных средствах. В 10 часов подходят главные силы бригад, подавляют противника и переправляются через Днестр.

В 24 километрах восточное Усьцечко в 10 часов 24 марта 20-я гвардейская механизированная бригада врывается в Залещики, к 12 часам она очищает город от гитлеровцев, а в 13 часов ее разведывательная рота захватывает небольшой плацдарм и обеспечивает форсирование Днестра главными силами бригады.
— Разведчики 20-й мехбригады форсировали реку в Залещиках. Молодцы ребята! — обрадовал генерал Шалин, как только я переступил порог его хаты. — Заслуживают самых высоких наград!

В первый день наступления рота под командованием старшего лейтенанта Баранова действовала пешим порядком и передвигалась в цепи атакующих.

Враг сопротивлялся отчаянно. Однако вскоре был выбит из ряда опорных пунктов, и мотострелковый батальон вышел к роще южнее деревни Романувки. Дозор Устименко попытался уйти вперед, но пришлось задержаться, так как противник открыл заградительный огонь.

На вражеские позиции обрушили свой удар наша артиллерия и «илы». Наконец-то батальон поднялся. Устименко торопил разведчиков, еле вытаскивавших ноги из оттаявшей пашни. Но не прошли и полсотни шагов, как уцелевший пулемет врага ударил батальону во фланг.
— Я плотно прижался к земле, а мысли — одна подгоняет другую,— вспоминал Устименко.— Надо скорее браться за разведку, а не нюхать землю. Отползти бы в сторону и там поискать щель. Но разве сманеврируешь, когда пули, что пчелы, жужжат. Но и быть на якоре под огнем — тоже не дело. Подкрасться бы к пулемету и хватить его гранатой. Ищу глазами, кого бы послать, смотрю на разведчиков, словно бы приглашаю их в советчики. И вдруг увидел Пигорева, он уже почти у пулемета. Жалко стало парня, чуть было не закричал, чтобы остановился, на погибель идет, но пересилил себя, смолчал. Ведь иного выхода не было, пулемет должен замолчать, без этого всему батальону движения нет.

Вижу, Коля поднялся на локтях, подготовил гранату, и как раз в это время фашисты его обнаружили, стали поворачивать пулемет в его сторону. Тут уж не утерпел, крикнул, чтобы не плошал, гранатой бил! Вряд ли слышал он меня, а гранатой ударил, застрочил из автомата и бросился на пулемет, придавил его. Батальон пошел в атаку, а я скорее к Николаю, может, жив еще. Только опоздал. Много пуль в него вошло, насмерть сразили. Но и Коля убил трех гадов.

Рассказывая о гибели Пигорева, Степан мнет шапку, моргает покрасневшими веками, отводит глаза в сторону: младшему лейтенанту, закаленному корабельной службой и суровой жизнью разведчика, плакать нельзя!
— Положили Колю на плащ-палатку, простились. А хоронили другие, нам было некогда, вперед пошли. Ведь за это Коля и жизнь отдал, чтобы мы вперед продвигались.

Молодой солдат отчизны вошел в бессмертие. За самопожертвование при выполнении своего долга гвардии рядовому Николаю Григорьевичу Пигореву посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Он навечно зачислен в списки части.

Напрягая все силы, разведчики вырвались вперед пехоты, на оперативные просторы.

Во второй день наступления отличился дозор, возглавляемый старшим сержантом Календюком. Разведчиков было одиннадцать. Подошли к хутору, осмотрели хаты и все постройки. Противника не обнаружили. Просигналили в ядро о том, что опасности нет. Собрались было уходить, но вдруг из-за бугра идут около 200 гитлеровцев. Видимо, замерзли и торопились погреться на хуторе. Календюк сразу же донес командиру роты, а ребят — в засаду у дороги. Пятеро на лошадях встали в балке за строениями, изготовились к атаке, а остальные расположились в домах. Гранаты — под руку. Ждут. Когда гитлеровцы подошли шагов на сорок, ребята застрочили из автоматов в самую гущу колонны, без промаха, в упор. Гитлеровцы заметались во все стороны, стали прижиматься к домам, накапливаться у самых стен. Тогда разведчики пустили в ход гранаты. Фашисты не выдержали и бросились наутек. Наши конники выскочили из балки и — вдогонку! До сотни, наверное, побили. А сами хоть бы царапину кто получил.

Гвардии старшему сержанту Василию Кочерову нахмуренные брови, глубокие складки над переносицей и плотно сжатые губы придают суровый вид. У него, пензенского паренька, за плечами четырехлетняя солдатская служба, год мирной учебы, войну начал башенным стрелком танка. С весны 1942 года — разведчик. Везде он отличался удалью и храбростью.
— Да что тут много-то говорить? Все было просто, другого выхода не было, ну и повысил себя в комбаты,— смущенно улыбаясь, басит старший сержант.— А получилось так. Нас было 14 человек. Пробирались пешими вдоль опушки леса. Туман был такой, что в 30 шагах все сливалось. Спустились в лощину, а там — настоящие сумерки. И как-то внезапно, словно из-под земли, вылезли, метрах в 15 появились фашисты! Нам навстречу идут. Я и скомандовал: «Батальон, в атаку!» Развернулись мы в цепь и ну бить из автоматов. Противник подумал, наверно, что нас и в самом деле батальон, бросился бежать в поле, на бугор, мы за ним, и все бьем и бьем. В нас тоже стреляли, только не метко. 29 взяли в плен, ну и побили немало. Не подсчитывали, не до этого было...

Ночью перед четвертыми сутками наступления командир бригады поставил роте задачу: к утру, когда батальоны завяжут бой в Залещиках, проникнуть к переправе через Днестр и захватить ее.

С рассветом батальоны ударили с фронта. Фашисты дрались стойко, но дрогнули и побежали, услышав у себя в тылу стрельбу. Это еще затемно проникшие в город разведчики с боем прорвались к реке. Они были близки к цели, когда прозвучал мощный взрыв и почти одновременно с ним упал смертельно раненный командир роты гвардии старший лейтенант Баранов.
— Рота, слушай мою команду! — крикнул Устименко. — Вперед, за мной! — и бросился к кирпичному зданию, в котором засели гитлеровцы. В окна дома полетели гранаты.

Это была последняя преграда на пути разведчиков к переправе. Но, выйдя к реке, они увидели лишь обломки рухнувших ферм. Гитлеровцы успели взорвать и железнодорожный мост. Других переправ поблизости не было. Устименко принял решение переправляться на подручных средствах.

Вскоре ребята уже катили к берегу бочки из-под горючего, тащили бревна, доски, веревки, проволоку, волокли даже лодки. Невесть откуда прибежали старики с топорами, молотками, и работа закипела.
Первыми поплыли в лодке Синицын с четырьмя разведчиками. Течение сразу же подхватило их, закрутило и погнало вниз. Потом отчалили остальные лодки и плоты, и вся рота оказалась на плаву. Устименко не видел и не чувствовал, что сидит в холодной воде: лодка, в которую он прыгнул, за зиму рассохлась и текла в нескольких местах. Гребцы во всю мочь налегали на весла. Кто шапкой, кто котелком или каской вычерпывали воду. Разгулявшиеся волны перекатывались через плоты, заплескивали лодки.

Противник вел сильный огонь. В роте появились убитые и раненые. Но ничто не останавливало смельчаков.

Разведчики высадились на узкую полоску земли между урезом воды и высокими прибрежными скалами.
— Цепляемся за кусты и острые камни, лезем к цели, к вершине, — вспоминал Устименко. — И поднялись как раз кстати. В панике убежавшие из города фашисты пришли в себя и такой открыли огонь по нашим, что страх берет. Синицын с группой атаковал и заставил замолчать пулемет противника. Вскоре очистили от гитлеровцев все прибрежные утесы и обеспечили переправу бригаде.

За подвиги, свершенные в первые четыре дня операции, многие разведчики роты старшего лейтенанта Баранова, после гибели которого в командование ротой вступил Устименко, были награждены орденами и медалями, а гвардии младший лейтенант Степан Яковлевич Устименко, гвардии старшие сержанты Синицын Александр Павлович, Кочеров Василий Григорьевич, Календюк Иван Хрисанфович удостоены звания Героя Советского Союза.

Перерезав коммуникации противника и форсировав реку, 1-я гвардейская танковая армия закрепляется в междуречье Днестра и Прута. Общевойсковые армии севернее Днестра выходят на рубеж Тернополь, Подгайцы, Нижнюв, создав внешнее кольцо окружения, а войска 2-го Украинского фронта освобождают Могилев — Подольск, потом выходят к Черновицам. Около 20 дивизий врага к концу марта оказываются в так называемом каменец-подольском «котле».

Куда пойдет эта группировка? На юг, через Хотин и Черновицы? По северному берегу Днестра на запад? Куда бы ни выходил «котел», он создает опасность для нашей танковой армии, ослабленной, боями и бездорожьем. Командарм требует данные о поведении противника.

И совсем не вовремя из-за гор надвигаются темные тучи и сыплет густой снег. Дороги становятся непроезжими. Разведывательные дозоры останавливаются, ничего не дает и воздушная разведка. Мы слепнем.

Выручает радиоразведка фронта, фиксирующая перемещение главных радиостанций вражеских штабов. На нашей схеме синие линии от Подволочиска, Проскурова и Жмеринки идут на соединение, а потом пучком направляются к Хотину, на переправы через Днестр. Значит, противник хочет увести войска из окружения в Румынию.
Генерал М. Е. Катуков в районе Хотина по южному берегу Днестра развертывает 11-й гвардейский танковый корпус и не допускает переправы противника в этом районе. Несколько суток окруженные находятся без движения. Но что они замышляют?

В столь острой и сложной обстановке прекращается со штабом фронта проводная связь, и мы перестаем получать донесения и от радиоразведки. Приглашаю к себе начальника радиостанции лейтенанта Г. М. Щепотьева и веду с ним разговор о том, как своими средствами следить за перемещением «котла»?
— Попытаемся,— обещает лейтенант.— Выведем рацию на точку повыше и послушаем.

Сложна и ответственна служба радистов при разведывательном отделе штаба танковой армии. Временами им приходится поддерживать связь с десятью и более корреспондентами, особенно в оперативной глубине и нередко при слышимости на «ноле». Не всегда рации повторяют радиограммы, не всегда дают и сверку — дозоры постоянно в движении. Это обязывает радистов работать быстро и безошибочно.

Радистки Аня Крюкова и Катя Селезнева удивляют нас своим мастерством. Кажется, только они способны разобраться в сложной обстановке перегруженного эфира, из невообразимого шума, писка, свиста отбирать только нужное.

Над будкой машины, выведенной на высоту в тень дуба, появляется антенна в виде круга, поставленного на ребро. Этим несложным приспособлением ведения радиоразведки, сконструированным в полку связи, экипаж станции пользовался еще в 1942 году и имеет необходимый опыт.

У наушников поочередно садятся Крюкова, Селезнева и Щепотьев. Они ловят вражеские радиостанции и горизонтальным вращением своей необычной антенны добиваются наилучшей слышимости. Одни и те же действия повторяются несколько раз — очень тонкое дело определить по слышимости направление на передатчик. Шесть наведений, шесть линий, близких друг к другу. Проводим среднюю и переносим направление на карту. Так же ловим и вторую мощную рацию врага. Одна из них северо-западнее Каменец-Подольска, вторая — юго-восточнее Львова.

Сплошные тяжелые тучи заволокли Прикарпатье. Через «окна» облаков летчики-разведчики наблюдают движение десятков железнодорожных эшелонов из района Львова в юго-восточном направлении. В район Подгайцы направляем пешую группу во главе с младшим лейтенантом Афанасием Ковальчуком, опытным разведчиком-лазутчиком, много раз пробиравшимся в тылы врага.

Вот один из его подвигов. В январе 1944 года группа Афанасия Ковальчука пошла в тыл врага, чтобы совершить диверсию на железной дороге Жмеринка — Вопнярка. В одном селе при содействии местных жителей разведчики обезоружили полицаев и взяли старосту, известного в округе фашистского лакея и свирепого националиста.

Переодев свою группу в форму полицейских, Афоня приказал старосте запрячь в сани свою лошадь, сесть за кучера и везти к железной дороге.
В соседней деревне подводу остановили полицейские. Возница замялся, и трудно сказать, как бы он поступил, если бы не дуло пистолета, больно вдавившееся предателю в бок.
— Не видишь? Пополнение везу за указаниями к господину коменданту, — ответил староста, хлестнул лошадь и галопом помчал из деревни.

У небольшого неохраняемого железнодорожного моста Ковальчук остановился. Разведчики быстро заложили заряды, отъехали в лес и с волнением стали наблюдать. Со стороны Вопнярки показался дымок, по рельсам вытянулся длинный эшелон с войсками. Только паровоз взошел на мост, как раздался взрыв и десятки вагонов свалились под откос.

За этот подвиг все разведчики группы были награждены медалями, а Афанасий Дмитриевич Ковальчук — орденом Красного Знамени и ему вскоре было присвоено офицерское звание младший лейтенант.

Мы уверены, что и новая задача им будет выполнена. И в этом не ошибаемся. Через трое суток, 4 апреля, Афанасий возвращается с пленным обер-фельдфебелем разведывательного отряда 9-й танковой дивизии «Гогенштауфен», впервые отмечающейся на востоке.

Обер-фельдфебель дает весьма важные показания о дивизии, переброшенной с так называемого «Атлантического вала» — укрепленной полосы по северному берегу Франции. От офицеров он слышал, что дивизия вместе с другими соединениями должна выручать своих из каменец-подольского «котла».

Проходит еще несколько суток, и «котел» продвигается на запад более чем на 60 километров. Навстречу ему 7 апреля гитлеровцы наносят удар пятью свежими дивизиями, из них две танковые, и слабое кольцо окружения разрывается. Однако из развороченного «котла» враг не уходит, а на всем фронте от Залещиков до Нижнюва стремится переправиться на южный берег и захватить плацдарм.

В отделе складываем «кубики», упорно думаем, мысленно проникаем в штабы противника, раскидываем карты крупных и мелких масштабов, стараемся увидеть события ближайших дней. Допрашиваем пленных, изучаем документы и приходим к мнению, что враг готовит контрнаступление, как было и во всех прошлых операциях. Но где он будет наносить удар, с каких рубежей и с какой целью?
— Интересный тип попался, — предлагает поговорить с пленным майор Петропавловский.

«Язык» до того откровенен, что возникает сомнение, уж не «заливает» ли? Стараюсь его сдержать упреком в нарушении присяги. Однако пленный еще больше возмущается:
— В отношении меня присяга нарушена раньше. Мой самолет загорелся, и я выбросился на парашюте. Командир эскадрильи дважды меня атаковал в воздухе. К моему счастью, он плохой стрелок, и я отделался легко, — лейтенант показывает забинтованную руку. — А он тоже клялся не оставлять товарища в беде.

Становится понятной откровенность и раздраженность немца, освободившегося от пут присяги Гитлеру.
— Что вам известно о планах командования на ближайшие дни? — спрашиваю без обиняков.
— Ждите удар на Черновицы со стороны Станислава и Яссы, — показывает лейтенант-летчик.

Разведчики армейского мотоциклетного батальона круглые сутки на колесах. Им надо много видеть, много слышать, добывать «языков», документы, обеспечивая штаб армии сведениями в часто и резко изменяющейся обстановке.

В междуречье Днестра и Прута, занятого нашей армией, нет-нет да где-то и появится более или менее значительная группа противника. Упусти мы время, и она окрепнет, войдет в связь с другими такими же группами. Вот тогда и возись с ними, отрывай силы из-под Станислава и Делятина, а там и без этого нелегко отражать атаки вражеских резервов.

Командир батальона старший лейтенант. В. А. Байков от недосыпания и постоянных разъездов осунулся, не по годам ссутулился, но по-прежнему энергичен и расторопен. Не знают усталости и подразделения. Командир роты А. Ф. Антипов только что вернулся из-под Хотина, куда сопровождал колонну пленных, не успел как следует привести себя в порядок, как комбат торопит на новое задание:
— Местный житель сообщил, что в этом пункте появились гитлеровцы, они мародерствуют и бесчинствуют, убивают наших людей, — Байков показывает на карте на небольшой город у реки Прута. — Разведайте там силы противника и немедленно донесите, а если будет под силу, не теряя времени, уничтожьте! Выступить через 20 минут. Ясно?
— Так точно!

Антипову хочется тепло проститься с близким другом, но нельзя терять времени. Он готовится сделать поворот кругом, чтобы сразу же бежать к роте. Байков задерживает:
— Алеша, в случае чего сразу же вызывай поддержку. Давай простимся, мало ли что может случиться, — и Банков заключает в объятия своего друга.

Дружба между ними возникла как-то сразу, быстро закалилась и окрепла. В октябрьские дни 1941 года в Подмосковье мотоциклетный батальон вел тяжелый бой, удерживая высоту. Банков с небольшой группой оказался в такой беде, что даже невозможно было вызвать подмогу. Хотя нелегко было и Антипову, Но он лично повел часть своей роты в контратаку и выправил положение у Байкова. Потом несколько раз Байков выручал Антипова.

Вскоре разведывательная группа старшего лейтенанта Антипова уходит. Перед городом, в котором мародерствуют фашисты, она развертывается в боевой порядок. Не дожидаясь атаки, противник отступает в ближайший лес. Частью сил Антипов атакует с фронта, а остальные заходят противнику в тыл и вынуждают к сдаче в плен.

Особо беспокойная служба на этот раз выпала на долю старшего лейтенанта А. А. Рыжкова. Его мотоциклетной роте, усиленной танковым взводом, поручено прикрывать 20-километровый участок фронта по южному берегу Днестра, не занятый нашими войсками. И надо убедить врага, что тут у нас нет «пустоты», а всюду танки и автоматчики. Без устали носится Рыжков на мотоцикле, а за ним танк и два бронетранспортера, с одного фланга своего участка на другой, обстреливая замеченные группы противника.

Там, где по условиям местности более вероятны попытки противника зацепиться за наш берег, Рыжков выделил взвод лейтенанта Белова и танк лейтенанта Першина. Вот уже третьи сутки дозор то и дело вынужден вести бой, срывая замыслы фашистов переправиться через реку.

Наблюдательный пункт командира дозора на вершине скалы. Внизу шумит Днестр, виден лишь его противоположный берег. Основной ориентир — небольшая деревушка, а в ней — крыша под оцинкованным железом. Среди соломенных и драночных кровель она выделяется четко.

Левее ориентира берег почти отвесный, там враг не рискнет переправляться.
Правее ориентира, насколько хватает глаз, раскинулся редкий, с плешинами, лес. Пока нет густой листвы, он хорошо проглядывается с высоты утеса. Наш берег тут хотя высок, крут и порос лесом, но для пехоты доступен. С этого направления разведчики не сводят глаз.
— Что тут происходит, зачем вызвал? — обращается к Белову подошедший Першин.
— Опять плоты готовят, — отвечает Белов и показывает на лес. — Можем им всыпать?
— На танк имеем только десять снарядов, — сообщает Першин.
— Давай все же пугнем, а боеприпасы скоро доставят, обещали.

Позиция танка недалеко от наблюдательного пункта. Не проходит и пяти минут, как над машиной подымается красный флажок — сигнал, что ее экипаж готов открыть огонь. Белов видит в бинокль, как солдаты противника валят высокие сосны и тут же разделывают. Улучив момент, когда гитлеровцы собираются в толпу, лейтенант резко машет флажком. Гремит выстрел, потом второй. Через секунды у цели взлетают земля и бревна. Лейтенант отличается метким выстрелом.
— Ну что это за война! — сетует Белов подошедшему Першину. — Сколько их там прихлопнули? Пять, десять, а может, только ранили? Как доносить? А точность и неопровержимость должны быть в каждом донесении, — этот вопрос всегда мучает лейтенанта Белова, бывшего народного судью. — Так как донесем?
— Сколько донесем, столько и ладно, проверять не будут. Пиши больше, не жалей супостатов, — советует командир танкового взвода и широко улыбается.
— Нельзя, во всем должна быть правда.

Наступает ночь. Проверив службу на постах, Белов свертывается калачиком, чтобы вздремнуть. Но сквозь сон слышит отдаленный стук топоров и шум пил.
— Разрешите узнать, что там? — просит склонившийся над лейтенантом командир отделения сержант Михаил Злой, показывая за реку.
— Давайте! Возьмите лодку поустойчивей, река, наверное, еще больше разгулялась. Постарайтесь взять «языка», — ставит задачу моментально очнувшийся Белов.

Разведчики незаметно приближаются к работающей в лесу команде фашистов и обходят ее с трех сторон, чтобы создать видимость окружения. Совсем неожиданно один парень натыкается на гитлеровца, отошедшего в сторону. Трещит стрельба. Наши кричат «ура». Это колеблет устойчивость фашистов, и они скрываются, оставив трех убитых.

Вскоре гитлеровцы бросаются преследовать разведчиков, отходящих к лодке, оставленной на берегу реки. Завязывается бой, дело доходит до гранат. Белов с высокого берега видит вспышки, но чьи они? Какие из них брать на прицел пулеметов и танка? Только утром 8 апреля, когда рассвело, обстановка проясняется: до 30 вражеских солдат готовятся пленить отделение Злого. Вступают в бой все огневые средства дозора и отсекают преследователей.

Отделение сержанта Михаила Злого возвращается с потерями: погиб сержант Судаков, ранены сам Злой и рядовой Федотов. Разведчики доставляют объемистый портфель с бумагами, взятый в легковой машине, брошенной в лесу.

Лейтенант Белов еще не успокоился от переживаний за судьбу отделения Злого, как получает сообщение от старшины Ивана Иляхина, наблюдательный пункт которого на самом правом фланге:
— До роты противника по ручью спускаются в Днестр!
— Не обозначать себя, ни в коем случае не стрелять! Скоро сам буду! — бросает лейтенант посланцу от Иляхина и бежит к танку.
— Заводи, дружище, что-то на правом случилось, — приказывает Белов Першину, взбирается на танк, а следом за ним еще семеро автоматчиков.

Лейтенант Белов успевает вовремя. От того берега только что отчаливают пять плотов. Хорошие, верные цели для поражения. Но лейтенант не подает команду на открытие огня. И как же тягостно старшине Иляхину, наложившему палец на спусковой крючок пулемета, видеть, как плоты от того берега приближаются к нашему. Они почти на середине реки, еще три-четыре минуты, и преодолеют стремнину разыгравшегося в половодье Днестра, окажутся в мертвом пространстве огневых средств дозора.

Волнуется и танкист Першин, держит на прицеле головной плот, то и дело смотрит на командира дозора. А лейтенант Белов ждет, когда вражеский десант выплывет на стремнину и фашисты, оказавшись в воде, уже не смогут выбраться ни к тому, ни к этому берегу. Он видит и то, как около шестидесяти фашистов перебежками выдвигаются к берегу, занимают выгодный рубеж и изготовляются к огневой поддержке десанта. Больше ждать нельзя:
— Огонь!

От метких выстрелов плоты рассыпаются. Гитлеровцев подхватывает течение и несет вниз по реке. Им больше не ходить по земле. Весь огонь пулеметов обрушивается на тех, кто изготовился на противоположном берегу. Подавленные гибелью десанта и неся потери от пулеметного огня, фашисты убегают в ближайшие кусты, а затем в лес, оставив на прибрежной полосе восемь трупов. С высокого берега убитые видны как на ладони. Старшина Иляхин не сводит с них глаз, решает, как лучше собрать документы. Вдруг он замечает; как один из убитых медленно, осторожно, ногами вперед, отползает к кустам.
— Товарищ лейтенант, обратите внимание, — докладывает он Белову.

Командир дозора тотчас же приказывает пулеметчикам задержать «мертвого». Вокруг «трупа» появляются всплески песка. Немец замирает на месте.
— Прикройте, я живо за ним смахаю,— предлагает Иляхин Белову и бежит вниз к лодке. Вот он уже на том берегу, хватает «убитого» за шиворот и тащит к лодке.

На личном счету Ивана Иляхина это второй «язык». Первого он взял с вражеского наблюдательного пункта. Тогда старшина незаметно подполз к позиции фашистов, метнул в окоп гранату, потом бросился сам и скрутил оглушенного артиллериста-офицера, попавшегося под руку. Оказалось, что офицер был корректировщиком огня вражеского дивизиона...

В боевых заботах и суете даже длинный весенний день проходит незаметно. Ко мне устало подходит комбат Байков, чтобы доложить о событиях, произошедших в батальоне за день, и получить задачу на ночь.
— Дозор лейтенанта Бедова подобрал в лесу,— подает он полный документов кожаный портфель фашистского офицера.

В нем служебная и личная переписка, дневники и наиболее заинтересовавшие нас позывные радиосетей 101-й горнострелковой дивизии. Мы, таким образом, получаем возможность проверить формуляр этой дивизии, заведенный в первых числах января при встрече с ней под Винницей.

Проходит еще несколько суток в упорных боях. Враг стремится переправиться через Днестр, а мы не допускаем этого.

В конце третьего года войны стратегическая инициатива прочно находилась в руках Советской Армии. В ходе боев и сражений совершенствовалась боевая организация наших соединений и частей, повышалось ратное мастерство всех советских воинов. В войска поступали новейшие средние и тяжелые танки, самоходные артиллерийские установки, мощные 100-миллиметровые противотанковые пушки, самолеты, стрелковое оружие и другая боевая техника. Превосходство в силе переходило к нам по всем статьям.

Участие в одной оборонительной и трех наступательных операциях дало нам, войсковым разведчикам, немалый опыт организации и руководства войсковой разведкой в танковой армии. В общевойсковой армии разведку было положено вести в своей полосе и знать обстановку перед непосредственными соседями. Глубина ограничивалась главной полосой обороны и в общих чертах — второй.

Высокая подвижность, маневренность, способность к резкому изменению направления удара в ходе операции являются характерными особенностями действий танковых войск. В наступлении танковой армии ее корпусам и бригадам, как правило, давались направления действий, указывались рубежи и время, когда надо их достичь, а не полосы, как в пехоте. Танковая армия получала инициативу смелого маневра. При таком положении возникал вопрос, как широко вести разведку по фронту и в глубину, в каком объеме изучать группировку врага в штабе танковой армии?

Еще в ходе Курского сражения мы убедились в том, что лишь 1-я танковая армия вошла в прорыв, как против нее появились вражеские танковые дивизии, переброшенные с других участков фронта. Поэтому в отделе стало правилом постоянно накапливать данные о группировке противника перед всем фронтом, в составе которого сражается наша армия, и следить за всеми вражескими танковыми и моторизованными дивизиями, включая дивизии, находящиеся в Западной Европе.

В целесообразности этого помог убедиться такой случай. 21 марта 1944 года рано утром на командный пункт 1-й танковой армии приехал представитель Ставки, командующий 1-м Украинским фронтом Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, чтобы лично видеть ее ввод в прорыв в полосе 60-й армии. Мне было предложено доложить разведданные о противнике перед нашей армией.
— Вы, полковник, не взводный командир, и я не комбат,— прервал меня маршал и отодвинул карту, на которой были нанесены огневые точки противника. — С огневыми точками противника в главной полосе обороны расправится пехота, а с кем встретитесь вы, танкисты?

Генерал Шалин предложил мне развернуть карту «большой стратегии». Этой картой маршал Жуков заинтересовался и внимательно прочитал приложенную к ней справку о группировке танковых дивизий противника.

Вот выдержка из той справки:
«По данным, имеющимся в разведывательном отделе, на 14 марта подвижные войска противника находились:
а) Идрицкое направление — 12-я танковая дивизия. Она ведет оборонительный бой, и ее маневр к нам невозможен.
б) Витебское направление — 20-я танковая дивизия втянута в бой, понесла большие потери севернее Городка. Ее маневр на наше направление исключается.
в) Бобруйское направление — 4-я и 5-я танковые дивизии. Они ведут тяжелые оборонительные бои, но одна из них может быть использована для маневра на другое направление. Нет сведений о 2-й танковой дивизии, действовавшей ранее на этом направлении.
г) Львовское направление — 8-я танковая дивизия. В предыдущих боях понесла большие потери, сведена в боевую группу.
д) Станиславское направление — танковая дивизия СС «Адольф Гитлер» и 7-я танковая дивизия. Они связаны боями в районе юго-западнее и южнее Волочиска. Маневр ими маловероятен.
е) Проскуровское направление — 1, 6, 11, 16, 17 и 19-я танковые дивизии и боевая группа танковой дивизии СС «Рейх». Все они скованы боями. Эта группировка может угрожать левому флангу армии при выходе к Днестру и являться ударной силой при прорыве из окружения.
ж) Перед 2-м и 3-м Украинскими фронтами отмечаются 3, 9, 14, 23 и 24-я танковые дивизии, танковая дивизия СС «Мертвая голова» и моторизованная дивизия «Великая Германия». Эта группировка отходит, скована и вряд ли сможет выделить часть сил для маневра на наше Черновицкое направление.
з) В Европе у противника 10, 15, 21, 22 и 26-я танковые дивизии и танковые дивизии СС 7, 8, 9, 10, 11, и 12-я. Всего одиннадцать дивизий. Две-три из них скованы боями в Италии и Югославии, а две-три могут появиться перед нами на 5—8-е сутки операции».

Мы делали вывод, что для нас реальную угрозу создают проскуровская танковая группировка и дивизии, которые могут быть переброшены с запада.

Маршал Жуков одобрительно отозвался о постановке разведывательной работы в нашем штабе.

Характер боев, которые пришлось вести армии, потребовал нарастить ее разведывательный потенциал. По нашему ходатайству Военный совет армии приказал всем командирам танковых частей первый взвод головной роты каждого танкового батальона считать и готовить как разведывательный. Армия стала иметь больше танковых подразделений, наученных вести разведку боем.

Штаб получил свою разведывательную часть — мотоциклетный батальон. Имея его под рукой, наш отдел в любое время и в считанные минуты стал высылать разведывательные группы, дозоры и офицеров для наблюдения, чтобы получить данные о характере действий и силе противника в том или ином районе независимо от штабов корпусов. Возросли оперативность и мобильность разведки, особенно на флангах армии.

Вместе с тем возросли и требования к достоверности нашей разведывательной информации со стороны штаба фронта.

Однажды в штабе 11-го гвардейского танкового корпуса действия двух танков противника расценили как разведку от передового отряда вражеской дивизии и без проверки сообщили в штаб армии как о состоявшейся контратаке гитлеровцев из района Бердичева силою «вновь появившейся танковой дивизии неустановленной нумерации». Из штаба армии донесение без изменения было передано в штаб фронта, а там попало к командующему 1-м Украинским фронтом генералу Н. Ф. Ватутину.

В тот же день командующий фронтом позвонил генералу Шалину, а потом досталось и мне. Генерал Ватутин упрекал нас в стремлении оправдать «топтание на месте» появлением перед армией танковой дивизии неустановленной нумерации и приказал разобраться.

Через два часа я докладывал командующему фронтом, что перед армией нет дивизии неустановленной нумерации и отмечаются остатки 19-й танковой, 20-й моторизованной, 25-й танковой и 18-й артиллерийской дивизий.
— Что это за понятие «остатки»? — последовал вопрос генерала Ватутина.

В дополнительном разведдонесении была дана оценка сил дивизий противника без обобщений и преувеличений.

Неоценимую помощь в боях этого периода оказала нам воздушная разведка. Она позволяла следить за передвижениями вражеских резервов, местами их сосредоточения, направлениями отхода его войск, сбитых с рубежей обороны. Особую ценность при освещении поля боя сведения приобретали тогда, когда они передавались немедленно, с борта самолета. Если же донесения летчиков совершали сложный путь от аэродрома через многие узлы связи, то они запаздывали и устаревали.

Находясь в резерве, 1-я танковая армия совершенствовала боевое мастерство воинов всех категорий— от рядовых до генералов.

В разведывательном отделе штаба армии одной из форм офицерской учебы был избран анализ только что проведенной операции. Каждый офицер делал обстоятельный разбор своей работы в прошлой операции, подвергал критике допущенные ошибки и искал меры, чтобы избежать их в очередной операции.
— Правильно поступаете, что самокритично относитесь к своей работе. Это поможет избавиться от промахов в будущем, — одобрил такую форму учебы в отделе генерал Шалин.

Одновременно с личной учебой офицеры-разведчики штаба армии готовили и рассылали в штабы соединений армейского подчинения информации о противнике перед фронтом, контролировали ход боевой подготовки в разведывательных подразделениях, изучали людей, которым предстоит вести разведку боем.

На учениях и занятиях со штабами и войсками большое внимание уделялось вопросам организации и ведения разведки в бригадах и корпусах. Возросшее ратное мастерство давало высокие результаты в бою.

Пределы книги не позволяют рассказать о сотнях других блестящих подвигов, совершенных офицерами и бойцами войсковой разведки нашей армии. Много боевых дел было у разведчиков взводов и рот, которыми командовали гвардии лейтенанты А. И. Бахвалов, Е. М. Голубенке, И. Д. Лакомый, В. Д. Мансветов, П. Ф. Никитин, Г.М. Соковиков.

На дорогах, по которым прошла 1-я танковая армия через Белгородскую и Харьковскую, Житомирскую и Винницкую, Тернопольскую и Черновицкую, Ивано-Франковскую и Львовскую области, мы похоронили многих воинов, оплативших победу своими жизнями. В нашей памяти навсегда остались славные ратные дела офицеров-разведчиков В. С. Боброва, В. Н. Горохова, И. И. Делигодина, М. Н. Климова, М. И. Мазия, В. 3. Мозгового, Парового, Д. С. Секирина, П. И. Хохлова, Хафизова, Шубина, В. В. Шустова.

<< Домой Выше Далее >>

Хостинг от uCoz

Соболев А. М.

Разведка боем. Записки войскового разведчика.

Оглавление

ГЛАВА III. ДОЗОРЫ СКРЫВАЮТСЯ ЗА ГОРИЗОНТОМ