М., «Московский рабочий», 1975, 240 с.
В начале октября 1942 года выехал к новому месту службы. 29-я армия обороняется по левому берегу Волги от Ржева на восток и на плацдарме западнее Вазузы, в районе Зубцова.
Позади перелет на «огороднике», выматывающая тряска в грузовике и неблизкий путь пешком. Наступает осенний темный вечер.
Наконец-то майор, мой попутчик от станции Панино, сообщает:
— Вот и КП. Заглянем на телеграф. Там наверняка есть кто-нибудь из разведчиков. Время передачи сводок теперь.
Бревенчатые стены просторного блиндажа блестят от сырости. Под закопченным потолком мигают лампочки. В печке-бочке громко шипят и стреляют сырые дрова. Щелкают аппараты «Бодо». Телеграфисты стучат по клавиатуре, перебирают узкие полоски бумаги, прокатывают их на валиках в банке с клейстером и наклеивают на широкие газетные листы.
— Разведчик, — указывает майор на командира, склонившегося к телеграфному аппарату.
Командир выпрямляется. Он высок, худощав и, по всему видно, не кадровый военный.
— Товарищ старший лейтенант, встречайте же своего начальника, — обращается к нему майор.
— Помощник начальника разведывательного отдела старший лейтенант Сулла, — представляется командир. — Проводить в отдел?
— Заканчивайте, я подожду.
Cажусь на скамейку против печки. От меня тут же начинает подниматься пар: за дорогу промок до нитки.
Старший лейтенант, видимо, свой человек в этом блиндаже. К телеграфистам помоложе обращается по имени, а к тем, кто постарше, — по имени и отчеству. И телеграфисты называют его не иначе, как Лев Борисович.
— Сводка передана, — докладывает Сулла.
Скоро полночь. Мы идем к землянке, где и устраиваемся на ночлег.
На следующий день представляюсь командованию, беседую с подчиненными, знакомлюсь с обстановкой.
В полосе армии давно отгремели летние бои 1942 года. У дивизий хватило сил, чтобы оттеснить противника за Волгу и захватить плацдарм на левом берегу Вазузы. Вскоре враг перебросил в этот район резервы и приостановил дальнейшее наступление наших войск.
На передовой, как говорят бывалые фронтовики, «скука». Во всех сводках изо дня в день одно и то же: «В течение суток противник вел редкий ружейно-пулеметный огонь, временами производил артиллерийско-минометные налеты, ночью освещал подступы к позициям ракетами».
Для знакомства с передовой отправляюсь в сопровождении заместителя начальника отдела майор Сальмана Ахметовича Тагирова и помощника начальника отдела старшего лейтенанта Василия Захаровича Мозгового. Едем на лошадях верхом и только шагом: вместо дороги — широкая полоса густой грязи. Кругом вода. Она насытила почву, наполнила все углубления и в избытке стекает в лощины, потокам мчится по оврагам. Встречный порывистый ветер силится сорвать с нас плащ-палатки.
На черных унылых полях сколько хватает глаз — воронки. Те, что поменьше, — от мин, побольше — снарядов, еще больше, огромные ямищи — от авиационных бомб. Много наших и немецких развороченных и сгоревших танков, искореженных артиллерийских орудий. Кое-где торчат хвосты врезавшихся в землю самолетов.
— Тут был ад кромешный, — задумчиво говори Тагиров и, помолчав, спрашивает: — Наверное, в разведотделе фронта ругают нас, что контрольных пленных нет?
— Намекают, — осторожно отзываюсь я.
— Да уж что там намекают! Известное дело — ругают. А знают ли они, сколько мы потратили сил, чтобы взять «языка» на том берегу?
Я молчу, заметив, что Тагиров готовится излить душу.
— Чего мы только не предпринимали, чего только не придумывали! — Сальман Ахметович явно волнуется. — Документы брали, а «языка» никак... Решили сделать более дерзкий шаг. Дождались подходящего дня — пасмурно, ветрено, река кипит. Пятеро разведчиков взяли длинные трубки для дыхания, к ногам привязали груз и пошли по дну. Лодку тащили на веревке. Засаду устроили у родника. Ждали недолго — вражеский солдат вскоре попался. Связали его, повалили в лодку и двинулись обратно — сами под водой, а гитлеровец наверху. Фашисты, конечно, хватились. Стали освещать реку, заметили лодку и давай по ней бить из пулеметов. Разведчикам ничего, а немца убили. И опять мы остались без «языка». Подвиг со стороны разведчиков? Подвиг, да еще какой! А толку мало.
Майору Тагирову за тридцать. В юные годы Сальман учительствовал в родной Татарии, но был призван в кадры Красной Армии. Войну он встретил в пограничном гарнизоне Западной Белоруссии. Познал трудности отхода, знает, что такое сорок первый год! Он — кавалер ордена Ленина. А чтобы получить такую высокую награду в начале войны, требовалось совершить необычный героический подвиг.
Впереди едет Мозговой. Нельзя не любоваться им: держится в седле ловко, изящно подбоченясь, чуть красуется. Он получил выучку в Киевском артиллерийском училище.
На внешнеполитические события Василий Захарович реагировал бурно и немедля писал рапорты. Он просил послать его в Испанию, в Абиссинию, на Хасан, на Халхин-Гол, на Карельский перешеек. И все рапорты заканчивал фразой: «Родина и революция для меня дороже всего и за них не пожалею жизни». Поиски романтики и подвига привели юношу на разведывательный факультет академии имени М. В. Фрунзе. А тут война.
Его мечта — совершить героический подвиг, чтобы о нем заговорили газеты и из них бы узнали жители Корочи на Белгородщине, каков их земляк. День за днем проходят, а «громкого» подвига все нет и нет. Потому-то Вася хмур, неразговорчив и вроде бы в обиде на начальников, которые никак не пошлют его на «большое дело», чтобы можно было отличиться.
К полудню добираемся до стрелковой дивизии и там помогаем готовить небольшую поисковую группу.
— Разрешите, тоже пойду! — просит Мозговой. — Я здесь служил, местность и людей знаю. Всего месяц, как перевели из этой дивизии.
— Нет, — отказываю и повторяю поучения командарма Ефремова: — Разведчик штаба армии обязан учить подчиненных ведению разведки и руководить их деятельностью.
Старший лейтенант хмурится и отходит к разведчикам. Он каждого осматривает, проверяет автоматы и ножи, делает замечания.
Знакомимся с отобранными в поиск. Двое — коммунисты, двое — комсомольцы. Все имеют награды. Ребята надежные.
— Разрешите хоть проводить до передовой. А там дождусь их возвращения в штабе полка.
— Хорошо, на это согласен. Позвоните о переходе группы через передний край, — наказываю Мозговому.
Обычная осенняя дождливая ночь. Темнота такая, что в двух шагах ничего не видно.
В первой траншее Мозговой дает разведчикам последние указания:
— Не сбейтесь с ориентиров. Перевернутую пушку проползете и возьмите чуть-чуть левее, к горелому танку. Тут осмотритесь, как бы самим не попасть в засаду.
— Слушаюсь. Только по правде признаться, я тут всего один раз ходил, — отвечает командир группы.
— Кто из вас бывал? — обращается Мозговой к остальным разведчикам, но ответы получает отрицательные. После некоторого колебания он решительно заявляет: — Ладно, была не была. Сам схожу до танка, только об этом нигде и никогда ни слова. Понятно?
Рано утром в землянке появляется Мозговой, весь мокрый, забрызганный грязью, возбужденный. Докладывает:
— Разведчики забросали гранатами блиндаж. Уничтожили шесть фашистов. Взяли документы, пять ящиков патронов и гранат. В группе потерь нет.
— Почему вы за ночь ни разу не позвонили? Обещали же быть в штабе полка.
— Я провожал разведчиков до передовой. Потом заходил в штаб батальона, — отвечает старший лейтенант.
— А точнее? Где находились ночью?
Василий Захарович совсем сникает. Смотрю на него и думаю: «Только не ври, говори правду, что был в разведке». Даже такое непослушание легче прощается разведчику, чем ложь, какой бы она незначительной ни была.
— Был в роте. Там нет телефона.
Пауза. Не мигая смотрю на Мозгового.
— Простите, товарищ майор. Я был в поиске, так сложилась обстановка, что пришлось идти самому.
— Зачем же говорили неправду? Раз и навсегда договоримся, что разведчики не врут. Ясно?
Василий Захарович молча кивает головой.
— Ну вот и отлично. Теперь докладывайте, что захвачено и почему нет «языка»?..
...Мы, разведчики, прилагаем усилия, чтобы наладить «охоту» за «языками» на той стороне Волги, и вдруг командарм Е.П. Журавлев получает приказ сдать дивизии соседям, а управление армии вывести в резерв.
Через две недели встаем на Сычевском направлении, приняв несколько стрелковых соединений. Напротив нас, предположительно, две пехотные, две танковые и одна моторизованная дивизии противника.
Командарм до особого распоряжения запрещает поиски, требует улучшить наземное и воздушное наблюдение за противником, ввести в полосе армии радиомолчание, а в тылах создать ложные сосредоточения танков и артиллерии. Цель таких мероприятий — лишить штабы противника информации о нашей группировке, породить у врага беспокойство, заставить его вылезти за линию заграждений.
На самом правом фланге армии позиции сторон проходят по ровному широкому полю. Враг продолжает упорно отсиживаться за препятствиями, а нашим разведчикам поиски воспрещены. Начальник разведки дивизии капитан Семенов в затруднительном положении: что предпринять, чтобы выманить фашистов за проволоку и мины?
Капитан Семенов в армии недавно. Бывший преподаватель в старших классах, он только осенью сорок первого года окончил пехотное училище. Командовал взводом морской пехоты в зимних боях под Москвой, быстро накопил опыт и стал полноценным командиром разведывательной роты, а потом и начальником разведки дивизии. На эту должность назначен с месяц назад, но скидку на «молодость» в боях не дают, и с него спрос полный.
Начальник разведки дивизии вызывает командира разведывательной роты, и они вдвоем перебирают известные способы, ищут еще не применявшиеся приемы.
Недалеко рвется вражеский снаряд и ранит красноармейца, перебегавшего открытое место. Не в силах превозмочь боль, раненый кричит и просит помощи...
— Знаешь, что пришло мне в голову? — воскликнул вдруг Семенов, видно, нашел то, что надо.
Усевшись на топчан, они долго советуются, потом вызывают старшего сержанта Еремина, красноармейца Варламова и еще троих разведчиков.
Вечером разведчики уходят на «охоту», а перед рассветом возвращаются с добычей — с унтер-офицером мотополка 5-й танковой дивизии. Пленный не в силах был скрыть свое удивление:
— Я сам разведчик и никогда не думал, что так просто попадусь!
А дело произошло так. Наши разведчики приблизились к вражеским позициям и залегли перед проволокой. Старший сержант Еремин и красноармеец Варламов отползли метров на сто назад, окопались. Через каждые десять минут враг палил из пулеметов. После одного такого обстрела Еремин закричал и застонал, имитируя раненого. Фашисты осветили местность и открыли заградительные огни.
А Еремин продолжал взывать о помощи.
В полночь из-за проволоки выползли три вражеских солдата. Разведчики пропустили их и поползли следом. Секунда — и ножом убит тот, что полз замыкающим. Варламов занял его место и уничтожил второго гитлеровца.
— Я часто оглядывался, видел, что за мной ползут, но не думал, что это русские, — признается унтер-офицер. — Поземка была, и видимость плохая. Подполз к стонавшему, а он как схватит меня за руки! Тут сзади еще двое навалились... Хитро и просто. Жалею, что попался, но не могу не выразить своего восхищения.
*
Метели и туманы кончаются. Наступает летная погода.
— «Ястребки» пошли. Скоро будут над вами, — звонит командир авиационного, полка подполковник А.Н. Воротников.
Выбираемся из блиндажей и всматриваемся в свежее лазоревое небо с редкими белыми облачками. С громким урчанием появляется И-16. Он летит на запад, чтобы сфотографировать по заданию разведотдела то, что делается перед нашим правым флангом. Как будто играя, вблизи него кружатся два «яка».
Через час из авиаполка сообщают, что самолеты вернулись благополучно.
Два широких фотопланшета отработаны безукоризненно. Такие четкие снимки держу в руках впервые. Вот они, реки, дороги, леса, траншеи. Все как на ладони! Вооружившись лупами, принимаемся за кропотливое чтение снимков.
На ровных заснеженных полях траншея противника пролегает тонкой темной линией. Поначалу кажется, что она ровная, гладкая. Но вот на линии замечаем чуть приметные утолщения, будто крохотные бисеринки нанизаны на длинную тонкую нить. Что это? Площадки для пулеметов? Минометные позиции?
— Давайте работать вместе, — предлагает командир авиаполка. — У вас найдется любитель копаться в таких снимках? Пришлите его к нам в лабораторию, подучим дешифровке.
Даю командирам отдела задание — описать вражескую оборону по фотопланшетам и найти подходящее объяснение тому, что сфотографировано. Таким образом ищу подходящую кандидатуру для посылки к авиаторам. Капитан Петропавловский на «экзамене» проваливается первым. Ему, до войны ветеринарному фельдшеру, на Ярославщине никогда не приходилось иметь дело с фотодокументами.
— Увольте меня от этого! Мне легче строптивого жеребца повалить, чем разобраться в подобной чертовщине. Не хватит усидчивости, — просит пощады Владимир Васильевич.
Не выдерживает испытания и старший лейтенант Сулла. У него нет военного образования, и он не в силах понять построение обороны. Более или менее полное описание обороны дает Мозговой. Дешифровка и изучение аэрофотоснимков поручаются ему. Василий не в восторге: куда интереснее пойти в поиск. Но пока он едет на выучку к авиаторам.
Не жалея времени, мы сидим с Василием Захаровичем над снимками: учимся. Берем для начала место, где сливается Гжать с Вазузой. Пленные говорят, что там находится стык между дивизиями. Отмеряем двадцать сантиметров, что соответствует на местности двум километрам, ставим себя в положение обороняющегося по немецким уставам командира батальона, начинаем отыскивать детали боевого порядка. И планшеты как бы оживают. Быстро находим землянки, ротные кухни, наблюдательные пункты командиров рот и батальонов. Мозговой увлекается: занятие-то, оказывается, не только важное, но и интересное.
Проходит несколько дней, и Василий развертывает целую лабораторию. Раздобыл где-то несколько луп, скомбинировал аппарат с многократным увеличением, вооружился линейками, циркулями, картой. У него появляется схема-эталон, по которой проверяют правильность нанесения целей на огневых планшетах разведчики-артиллеристы.
В конце ноября наблюдательные посты отмечают оживленное движение противника против нашего правого фланга. Но тут поднимается яростная пурга и укрывает противника от нашего воздушного и наземного наблюдения. Контрольных пленных взять не удается. А разузнать, что делается у врага, нужно без промедления: может, он подтянул сюда войска, а может, увел часть на юг, к Волге и Дону. Там как раз началось наше большое наступление.
Приглашаю к себе лейтенанта Щепотьева. Его радиостанция ведет слежку за вражескими радиосетями. Он приходит с радисткой Катей Селезневой.
Просматривая записи, Катя рассказывает:
— Я слежу за эфиром недавно, всего две недели. Но уже изучила всех радистов сети. Если они работают с микрофоном, узнаю по голосу, переходят на ключ — различаю по скорости, по отчетливости. Ведь у каждого радиста свой почерк. Три дня назад, передавая дежурство, Аня Крюкова сказала мне, что работают новые радисты, ключом владеют плохо, да и голоса не те, что были. Только я надела наушники, сразу поняла — не те...
Через двое суток разведчики капитана Семенова берут пленных пехотной дивизии, переброшенной из Франции.
Наконец-то устанавливается ясная погода. Качнет ветерок лохматые ветви берез и стихнет.
Мозговой возбужден и деятелен. Он то и дело бегает в инженерный отдел, просит быстрее расчистить взлетную полосу, звонит летчикам:
— Скоро подъедет саперная рота. Разве можно упустить такую погоду? Как-нибудь постарайтесь! — упрашивает кого-то капитан вылететь на фотографирование.
И вот он уже весь светится от счастья, разбирая свежие, остро пахнущие клеем планшеты.
— Не пойму, что за точки? — обращается ко мне Мозговой.
Вереница мелких точек тянется от траншеи в тыл и сливается с отчетливо видимой тропой. Ищем еще что-нибудь подобное в другом месте. Вот линия от населенного пункта устремилась в лес. На опушке — россыпь мелких точек, и среди них одна большая.
Находим известный нам участок проволочного заграждения перед передним краем. Он похож на полосу мелких тире, в три ряда вытянутых с запада на восток. Это тени от кольев. Но что означают точки? Только не проволочные заграждения, да и нет никакой необходимости противнику ставить проволоку в направлении точек. Человеческий след? Стоит подумать! Вот линия точек легла от блиндажа к кустам и оборвалась около крупной точки. На карте на этом месте значится родник. Больше сомнений нет: точки — следы людей. А если так, то...
— Вот здесь, должно быть, на ночь выставляют секрет, — показывает Мозговой на схеме жирную точку, от которой идет след к вражеской позиции.
Капитан Петропавловский, прихватив фотопланшет, едет на передовую, организует засаду разведчиков в тылу «жирной точки», а утром возвращается с «языком». В другом месте попадает в засаду вражеский секрет, выдвинутый за проволоку.
Гитлеровцы досадуют. Они прекращают высылку своих людей за передовую, ночью освещают подступы к позициям ракетами. В ответ на это капитан Семенов выдвигает засаду к траншее противника и пленит обер-фельдфебеля.
— Я командовал взводом, — говорит он на допросе. — Командир полка потребовал не реже четырех раз в течение ночи лично проверять позиции. Когда я выполнял этот приказ, совершенно неожиданно меня скрутили. Просто не пойму, откуда взялись ваши в нашей траншее?
Допрашиваю «языка», а мысли то и дело возвращаются к прошлому, к Наро-Фоминску. Мы, войсковые разведчики, подчас действовали примитивно, имели много промахов, опрометчивых шагов и тяжелых провалов, но жадно учились.
По мере накопления опыта наша войсковая разведка становилась увереннее, изобретательнее, разнообразнее. Поиски, налеты, засады, наблюдение, радиослежка, воздушная, инструментально-артиллерийская, инженерная и химическая разведки осенью и зимой 1942/43 года позволяли не только вскрывать оборону-противника, но и следить за изменениями, происходящими в ней.
За успешные действия в этот период разведчики 29-й армии были награждены орденами и медалями.
Многие разведывательные подразделения целиком состояли из комсомольцев и молодых коммунистов.
И когда на особо ответственные и опасные задания вызывали добровольцев, то все подразделение делало шаг вперед. Разведчики постоянно состязались в отваге, храбрости и в количестве взятых «языков», уничтоженных фашистов. В каждой разведывательной роте были свои «маяки», на которые равнялись все остальные воины.
В 312-й стрелковой дивизии мастером разведки был лейтенант В. В. Заболоцкий. В роте под его командованием выросли храбрые разведчики: младший сержант А. М. Спасибенко с Алтая, рядовой Абдул Исмаилов из Узбекистана, уральцы И. П. Кокарев, М. Д. Карлов, А. П. Масанкин.
35-я стрелковая бригада гордилась своим двадцатилетним разведчиком старшим лейтенантом А. Г. Сидоренко. Он на фронте с декабря 1941 года, а к февралю 1943-го уже имел три правительственные награды. Правительственных наград были удостоены разведчики бригады Н. А. Ходаков и москвич Н. С. Поташов.
Большой храбростью и отвагой отличались также разведчики 28-й, 40-й и 49-й стрелковых бригад. У них были свои «маяки».
Неоценимую лепту в обнаружение артиллерийской группировки противника и действий врага на переднем крае внес 833-й артиллерийский разведывательный дивизион, которым командовал майор Д. Н. Марин. Его подразделения звуко-, топо-, фото- и оптической разведки непрерывно прослушивали и осматривали вражескую оборону.
В разведывании противника участвовал и радиобатальон из армейского полка связи. Его командир капитан А. С. Власов, обладая незаурядной находчивостью и технической грамотностью, организовал энтузиастов радиотехников, оборудовал несколько раций кольцевыми антеннами. По плану разведки лучшие радисты полка вели слежку за работой вражеских радиосетей.
627-й смешанный авиационный полк, которым командовал неутомимый подполковник А. Н. Воротников, за 1942 год совершил 773 вылета на разведку, из них 209 ночью, 54 вылета на аэрофотографирование, 71 — для разбрасывания листовок в тылу врага. Каждый вылет требовал от летчиков напряжения воли и риска. Однако все затраты оправдывались полученными сведениями от воздушной разведки.
*
Время за полночь, и тем не менее около географической карты, развешанной на стене, радостное оживление. В вечернем выпуске последних известий принята сводка Совинформбюро о полной ликвидации крупной группировки противника в районе Сталинграда с длинным перечнем пленных генералов и трофеев, об успешном наступлении наших войск на юге. Там войска Красной Армии выходят к Курску, Харькову, Ворошиловграду и Ростову. Сведены на нет успехи врага, достигнутые им за лето 1942 года. Противник несет огромные потери в живой силе и технике.
— Пора бы и здесь его отогнать подальше от Москвы, — высказывает свои думы капитан Алексей Семенович Семенов, недавно переведенный в отдел из штаба 82-й стрелковой дивизии.
— Все в свое время, и кому надо, тот об этом думает, — замечает подполковник Андрияко. Он недавно приезжал в армию как «ревизор» от разведывательного отдела штаба Западного фронта, показал себя смелым, находчивым, инициативным и добросовестным командиром.
Я попросил фронтовое начальство прислать Александра Васильевича на вакантную должность одного из заместителей. Видимо, в штабе фронта он что-то слышал о наметках на ближайшее будущее.
Мы сживаемся с мыслью, что наступление не за горами, готовимся к нему, и вдруг вечером 1 февраля вызов к начальнику штаба армии генералу Н. С. Дронову. Он огорошивает новостью:
— Сегодня же начинаем сдавать дивизии соседям, а штаб армии перебрасывать в район западнее Осташкова. Ваша «эмка» исправна? Ну и отлично! Вы сегодня же поезжайте на машине, свяжитесь там со штабами войск и к нашему приезду подготовьте подробную информацию о противнике на новом направлении. Большие дела впереди — в командование армией вступит прославленный танкист генерал Катуков. Догадываетесь, что происходит?
— Догадываюсь. Видимо, будем принимать танковые и механизированные части. Может, и армия будет называться танковой.
Подробностей генерал Дронов не касается. Тороплюсь в отдел — и, несмотря на позднее время, в путь.
Раздумья о разведке в танковых и механизированных войсках не покидают ни на минуту. Сумеем ли мы, пехотинцы, ее возглавить?
Плотно прижавшиеся друг к другу деревушки Ефремово и Зайцево на Валдайской возвышенности дали приют штабу 29-й армии.
— Отныне мы 1-я танковая армия, — объявляет 9 января на совещании начальников отделов штаба армии новый командующий
генерал Михаил Ефимович Катуков. — В армию вошли 6-й танковый, 3-й механизированный корпуса, 112-я отдельная танковая бригада, четыре отдельных танковых полка, артиллерийские и инженерные части и все тыловые учреждения и части бывшей 29-й армии.
18 февраля в должность начальника штаба армии вступает генерал-майор М. А. Шалин. После знакомства с ним становится известно, что до войны Михаил Алексеевич занимал ответственную должность в Генеральном штабе, а потом в штабе Западно-Сибирского военного округа. Войну начал под Смоленском начальником штаба 16-й армии, к нам прибыл с должности начальника штаба 22-й армии.
Так для меня и моих подчиненных начинается период службы в танковой армии...